Эпидемия FV. Кирилл Кудряшов

сие действие замечанием: «Чтоб я еще раз в Китай поехал!!!»

      Народ в автобусе вернулся в свое прежнее состояние – настороженно-напряженное. На Женю же, наоборот, накатило спокойствие и умиротворенность. Автобус шел ровно, без рывков и дерганий – дорога была практически пустой, и Жене светило попасть домой на полчаса раньше обычного. Ровное покачивание расслабляло, а от тепла клонило в сон. Женя задремал, привалившись к поручню. Кто сказал, что стоя спят только лошади? Нет, еще и люди, пять лет проездившие в институт на другой конец города, и привыкшие спать не только стоя, но и вися на поручнях.

      Разбудили его достаточно бесцеремонно – он почувствовал, как ему наступают на ногу, вынырнул из дремы, но выдернуть ногу уже не успел. Сидевший рядом дед решил, видимо, выйти на следующей остановке, и спускал ноги с небольшого возвышения, на котором стояло сиденье. Естественно, смотреть, куда он эти самые ноги спускает, он не собирался, а потому сейчас стоял всей тяжестью у Жени на ботинке.

      – С ноги моей сойди! – зло сказал Женя. Какое уж тут уважение по отношению к пожилым людям, когда эти пожилые люди топчут твои новые ботинки, как будто так и надо? И ведь как будто не чувствует, что стоит не на полу!

      Можно было, конечно, резко выдернуть ногу, но Женя боялся, что тогда ботинок деда просто сдерет с его обуви кожу, а так он отделается лишь тем, что придется ее основательно почистить.

      – А чаво это ты тута ноги свои расставил? – прошамкал дед, не трогаясь с места.

      Салон автобуса начал растворяться в белой пелене. Наверное, тот, кто впервые употребил выражение «Ярость застилала глаза», страдал тем же недугом, что и Женя.

      – Стою я тут… – стараясь оставаться спокойным, ответил он, видя, что головы пассажиров повернулись к ним, и в их глазах читался живейший интерес. Любители зрелищ, мать ихнюю! Чем же кончится дело? Кто кого? Молодой или пожилой?

      – Дык не хрена стоять тута, когда я иду!

      У деда определенно был маразм, причем далеко не на ранней стадии. На вид ему было лет восемьдесят, и сохранить рассудок в этом возрасте получалось далеко не у всех… Умом Женя это понимал, но ум уже был не властен над расползающейся белой пеленой.

      Зачем ему жить? Чтобы вот так ездить в автобусе, отдавливая всем ноги, чтобы скандалить по поводу того, что ему не уступили место? Портить настроение другим? Убить его – милосердие! И для него, и для окружающих. Схватить за горло, и душить, пока не закатятся его глаза. Убить… Убить… Убить…

      Женя сдался, позволив очертаниям салона полностью расплыться в белой пелене. Ярость клокотала в груди, требуя прямо сейчас ударить старика в лицо, в переносицу. Чтоб треснули кости, чтобы он подавился собственными зубами…

      Зубы на подушке…

      Почему?

      Аня…

      Образ Ани мелькнул в памяти в последний раз и отступил, полностью вытесненный яростью.

      Он пришел в себя в автобусе, сидящим у окна. За окном было еще светло, но солнце уже коснулось горизонта,