Тысячи осеней. Том 1. Мэн Сиши

– все равно ничего не добьешься. Остальные четверо братьев и младшая шимэй, быть может, обрадуются твоему возвращению, однако тебя вряд ли послушают. Все мы знаем, что нашей школе нужны перемены. Я не хочу остаток жизни наблюдать, как наша великая обитель приходит в упадок… никто из нас не хочет! Как думаешь, какими силами я сумел уладить насущные дела и заступить на пост настоятеля-чжанцзяо? Без молчаливого согласия и поддержки соучеников у меня бы ничего не вышло. Пойми же, шисюн, твой образ мысли, как и воззрения нашего учителя, а с ними и убеждения предыдущих настоятелей уже неприменимы в этом мире! Как горе Сюаньду остаться в стороне и печься лишь о своем учении, когда в Поднебесной свирепствует смута!

      Он снова умолк. Повисла гнетущая тишина.

      Та ночь была необыкновенно тиха: ни свиста птиц, ни дуновения ветерка, ни шороха листвы. Весь мир словно замер и, как только яркая луна скрылась за облаками, погрузился во тьму. Пламя свечи, которую принес Юй Ай, задрожало, потускнело и вдруг потухло. Но до этого Шэнь Цяо не было никакого дела: ослепнув, он больше не различал день и ночь.

      Как и все прочие, Шэнь Цяо был человеком из плоти и крови, стало быть, у него тоже болели старые раны, а жизненные трудности и неурядицы огорчали его. Однако он упорно верил, что всегда есть надежда на лучшее, и никогда не унывал. Когда память вернулась к Шэнь Цяо, в его голове зароились тысячи вопросов, сомнения одолели душу, однако он не отчаялся и держался мысли, что, вернувшись, выяснит всю правду. Он встретится с Юй Аем, поговорит и так отметет свои мрачные догадки.

      Но вот правда открылась, и Шэнь Цяо ощутил смертельную усталость, будто на его плечи упала вся тяжесть этого мира. Будто кто-то вцепился в него и утащил в ледяные глубины, прямо на дно морское, и теперь оттуда не выбраться, никак не выплыть.

      Почувствовав дурноту, Шэнь Цяо невольно налег на бамбуковую трость и стиснул ее крепче, надеясь так удержаться на ногах.

      От того, что отразилось на лице брата по учению, у Юй Ая сжалось сердце, однако отступить он не пожелал. Более того, он решил внести ясность в свои взгляды, а потому повторил еще раз:

      – Послушай меня, шисюн, никто не жаждет совершенного уединения и полной отрешенности. Несомненно, школа Сюаньду – лучшая среди даосских, и мы в силах поддержать просвещенного государя, чтобы с его помощью распространить наше учение по всему свету. Так зачем нам уподобляться отшельникам, сидящим в глуши? Почти все на горе Сюаньду пришли к этому выводу. Противиться лучшей доле? Не слишком ли наивно, шисюн?!

      Но Шэнь Цяо его доводы не принял. Глубоко вздохнув, он горько посетовал:

      – Ты уже сговорился с Кунье, а он из тюрок. Разве это не означает, что ты попросту поможешь им захватить Центральную равнину и отобрать наши исконные земли хуася!

      – Разумеется, нет! – возмутился Юй Ай. – Наш сговор с Кунье – лишь часть моего замысла, о чем я уже упоминал. И как бы мне ни хотелось открыть нашу школу миру, но я не намерен поддерживать их завоевания! Они свирепы и жестоки, кого из них можно назвать просвещенным государем?

      Шэнь