Тринадцатое дитя. Эрин А. Крейг

было спокойно и тихо, а от животных я не видела никакого зла.

      После того злополучного дня, когда у нас отобрали Берти, мои отношения с братьями и сестрами испортились, сделались напряженными, а временами и вовсе враждебными. Это я – а не папа с его долгами – была виновата, что Берти продали в храм. Ко мне относились с настороженной подозрительностью, словно боялись, что одно мое присутствие привлечет беду.

      Меня обижала их явная неприязнь, но, с другой стороны, теперь становилось легче исполнить задуманное. Потому что совсем скоро все переменится. На следующий год я уеду из Рубуле. Когда мне исполнится тринадцать. Кто-то скажет, что в столь юном возрасте еще рано начинать самостоятельную жизнь, но я с раннего детства привыкла и к тяжелой работе, и к ответственности за себя. Большую часть времени я проводила в одиночестве. Закончив дела по хозяйству, бродила по лесу, собирала грибы, ягоды и цветы.

      В прошлом году я познакомилась со старой знахаркой, которая жила в чаще Гравьенского леса. Про нее говорили, что она творит чудеса и может вылечить любую болезнь – от сильной простуды до бесплодия. Она исцеляла не только тела, но и души: усмиряла старинную вражду и лечила разбитые сердца.

      Папа считал ее ведьмой и запрещал нам ходить на другой берег ручья, разделявшего наши участки леса. Но в конце прошлого лета я встретила старую знахарку, когда собирала позднюю ежевику. Она переходила через ручей, поскользнулась на замшелом камне и так сильно подвернула лодыжку, что не смогла бы добраться до дома сама. Я помогла ей подняться и почти дотащила до избушки. Ее длинная седая коса била мне по лицу все дорогу, пока я вела ее в глубину лесной чащи.

      Она говорила без умолку, указывала на разные растения, объясняла, какими тайными целебными свойствами они обладают и как их лучше собирать. Ее звали Селеста Алари. Она всю жизнь прожила в Гравьенском лесу. Ее бабушка родилась в этой избушке, и ее мать, и она сама, и она уверяла, что намерена здесь же и умереть.

      Когда Селеста уселась в кресло-качалку, сетуя на боль в лодыжке, она призналась, что собирала травы для любовного приворотного зелья, заказанного женой мэра для их старшей дочери. Когда она стала сокрушаться, что теперь ей не успеть нарвать необходимых цветов, я предложила помочь, и она просияла и пообещала заплатить мне три медные монетки, если я справлюсь с заданием.

      С тех пор я навещала ее как минимум раз в две недели и выполняла разные поручения. Она хвалила меня за умение карабкаться по крутым скалам и залезать на деревья, давно для нее недоступные, и говорила, что когда-нибудь я стану прекрасной женщиной и, возможно, искусной целительницей. У меня была удивительная способность замечать самые крошечные растения, спрятанные в лесной подстилке.

      Я сохраняла все монетки, которые давала мне Селеста, и думала за год накопить еще, так что к следующей весне у меня будет достаточно средств, чтобы уехать из Рубуле, из Гравьенского леса, а возможно, и из самого Мартисьена.

      Я не могла оставаться в родительском