Соловейка. Как ты стала (не) моей. Полина Рош

за оказанную честь. Глаза его пылали неповиновением.

      –– С чего же мне отдана такая честь, князь-батюшка? – голос его звенел от ярости. – Разве нет у тебя старшего более разумного и достойного сына? Да еще и холостого. Негоже младшему вперёд старшего брата лезть.

      Остромысл нахмурился, откинувшись на спинку кресла и окинул взглядом второго сына.

      –– Аяр – старший княжич и наследник, – сказал князь таким тоном, будто Корьян был малолетним дураком. – Он останется в Ольхове. А ты поедешь исполнять мою волю в Кутум. Будешь там устанавливать свои порядки, разве не к этому твоё сердце лежит?

      Корьяну бы повинно опустить голову и согласиться, но он еще выше вздёрнул подбородок и отказался.

      –– Не лежит! К родной земле моё сердце лежит. Это Аяр утром на солнце взглянул и весь день счастливый, а солнце везде одинаково светит. Пусть он едет в Кутум!

      –– Что-то ты не в пример красноречивый ныне, Корьян! – жестко сказал Аяр, встав со своего кресла.

      –– Молчать! – перебил сыновей Остромысл и саданул кулаком по подлокотнику. – Это еще что?! Как кобели подзаборные свару мне тут устроить решили? Ты, Аяр, сядь. А ты, Корьян, слушай и впитывай: ты будешь делать то, что тебе сказал твой князь. Ты поедешь женихом в Кутум со славой, почестями и добром. Или как жалкий обездоленный дурак на чужую лавку. Чуешь? А сейчас пойди, окуни дурную башку в ледяную воду и мыслишки свои прочисти. Вон отсюда!

      Корьян, широко раздувая ноздри, глянул сначала на отца, на брата, а потом развернулся на каблуках сапог и, громко топая, вышел из княжеских палат. Остромысл мрачно проследил за ним. Он был уверен, что он проветрится и вернётся с повинной головой. Уж спесивый Корьян-то точно не захочет приживалой в чужой дом ехать. Пусть думки пораскинет и поймёт, каково из отцовой немилости выходить. Старейшины настолько притихли, что будто и не дышали, уперев носы в бороды. Только Аяр раздраженно сопел сбоку и весь дёргался, как зверь, который только и ждёт команды хватать. Остромысл махнул рукой, отпустив его вслед за братом.

      Глава 15

      Журавелька чахла всё сильнее. И без того белая, как сметана, она становилась еще бледнее, Соловейка боялась, что ей захочется помереть от такой невиданной тоски. Она водила сестрицу гулять, но даже морозец и снег не румянили ей щеки. Как же так могло получиться, что сестрица нежным сердцем прикипела к резкому, черному, как ворон, Корьяну? А Журавелька отвечала, что вовсе он не резкий, а заботливый, всегда её защищал.

      –– Он кладёт ладони мне на плечи и тогда я чувствую, что со мной ничего не случится…

      Едва слышно сказала Журавелька, и впервые с минуты её признания Соловейке показалось, что она поняла её чувства. Она только представляла руки князя, удерживающие её у границы черной чащи, или поднимающие над рекой, и тоже сразу понимала, что ей больше ничего не грозит. Жар заливал щеки, даже холод его не унимал. Соловейка прикусывала губы и поворачивала голову к плечу так, чтобы тёплый платок скрывал раскрасневшееся