Соловейка. Как ты стала (не) моей. Полина Рош

на её комнате не запирали, к общему столу под низкие своды светлицы она должна была ходить сама. Отец на неё больше не обращал внимания, братья если что и говорили, то только промеж собой.

      Аяр теперь всё больше заседал с отцом и остальными братьями в княжеской палате, и она так до конца не уверилась, простил брат её, или нет. Только раз он явился в девичью светёлку и передал батюшкину волю: нужно было им сначала спрясти всю шерсть, а потом соткать из неё ритуальные покрывала. Но даже тогда Соловейка не смогла поговорить с братом. Только вечером, уже перед самым сном, она одним глазком подглядела в дверную щель комнаты старших княжичей. Там Хлын помогал Аяру надеть пропитанную лечебным отваром рубаху. Соловейка подумала, что могла бы сама ему помочь, омыть раны, наложить лечебные травы – хоть так загладив вину, но не решилась войти в мужскую горницу. Княжич Корьян иной раз на неё так поглядывал из-под тёмным бровей… Соловейке казалось, что какая-то невысказанная дума у него на душе.

      Да и у неё была такая же тяжелая дума. Никак она не могла забыть о холодной реке, в которой чуть не утонула. Она не помнила, как очутилась на руках князя. Открыв глаза, увидела только его пышную, черную, хоть и начавшую седеть изломанными молниями бороду. Будто сам бог-громовержец по нему стрелял, да промахнулся, только опалив. Он и сам был похож на громовержца, особенно, когда сердился, а все старались попрятаться и не высовываться. Соловейка тоже пряталась за косяками, а за общим столом не отнимала взгляда от тарелки. Но перестать думать об утренней, туманной реке не могла. Её так и тянуло туда снова… Снова хотелось почувствовать обжигающий холод, а за ним тревожный жар.

      –– Журавелька, пойдём завтра со мной на реку? Утром раненько…

      Сестрица подняла голову от прялки. Глаза у неё были, как и волосы, тёмные, бархатные, казалось, она постоянно хотела плакать от счастья. Журавелька удивлённо посмотрела на Соловейку, а потом на окно, будто сразу же за ним шумела Ольха.

      –– На реку? Разве не поздно уже купаться? Холодно, ведь. Да и батюшка…

      –– Князь-батюшка не узнает, я ведь больше не наказана! – горячо возразила Соловейка. – Мы сбегаем и вернёмся, никто и не узнает. Студёная вода совсем не такая, она не обнимает, а будто бы хватает – сердце заходится.

      –– Страшно… – протянула Журавелька, а потом снова принялась ловко крутить нить меж пальцев. – И ты не ходи, не нужно гневить братцев и батюшку. Или мало тебе досталось? У Аяра еще спина не зажила… – с мягким укором сказала она.

      Соловейка отмахнулась от сестрицы и недовольно нахмурилась. Без вины князь не станет поучать ни её, ни братца, а безобразничать она не будет. Только опустит ноги в Ольху и назад.

      Всю ночь Соловейка не спала, чтобы не пропустить тот час, перед криками петухов, когда утро сереет и напитывается туманом. Всё было молчаливо и сонно. Сколько бы она ни выглядывала, не увидела, чтобы кто-нибудь вышел из терема и пошел вниз по холму. Только дружинники иной раз медленно проходились по двору, осматривались, и возвращались в гридницу на первом этаже. От них она сумеет упорхнуть.

      Снова