Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска (сборник). Рафаэль Сабатини

так! – яростно прервал брата Лайонел.

      Чуткий слух без труда уловил бы в возгласе молодого человека искренние интонации. То действительно были слова правды – гневной, негодующей, убеждающей.

      – Мне ли не знать этого? – заметил Оливер, изобразив величавое презрение. – Убив Питера, вы вынули его шпагу из ножен и положили рядом с трупом.

      Издевка Оливера достигла своей страшной цели. На мгновение забывшись, Лайонел поддался праведному негодованию. Это мгновение и погубило его.

      – Ложь! – дико вскричал он. – И вы знаете это! Бог свидетель, я честно дрался с ним… – Он запнулся, судорожно глотнул воздух, и в горле раздалось глухое клокотание.

      Наступило молчание. Все трое застыли, словно изваяния: Розамунда – бледная и напряженная, как струна, Оливер – мрачный, с сардонической усмешкой на губах, Лайонел – поникший, раздавленный сознанием того, что выдал себя, бездумно устремившись в раскинутые сети.

      Розамунда первой нарушила молчание. Голос ее дрожал и срывался, но, несмотря на все усилия, ей так и не удалось заставить его звучать ровно.

      – Что… что вы сказали, Лайонел? – спросила она.

      Оливер тихо рассмеялся.

      – Полагаю, он собирался присовокупить к своему заявлению свидетельские показания, – заметил он, – то есть упомянуть о ране, полученной им в поединке и оставившей следы на снегу, и таким образом доказать, что я солгал. Право, он недалек от истины – я действительно солгал, сказав, что он застал Питера врасплох.

      – Лайонел! – воскликнула Розамунда.

      Она протянула к нему руки, но тут же уронила их. Лайонел словно окаменел.

      – Лайонел! – Теперь в голосе молодой женщины звучала настойчивость. – Это правда?

      – Разве вы не слышали, что он сказал? – усмехнулся Оливер.

      Розамунда стояла, слегка пошатываясь и не сводя глаз с Лайонела. Нестерпимая боль исказила ее лицо. Опасаясь, что она вот-вот упадет, Оливер хотел поддержать ее, но Розамунда властным жестом остановила его и, призвав на помощь всю свою волю, попыталась справиться со слабостью. Однако колени у нее дрожали; она опустилась на диван и закрыла лицо руками.

      – Господи, сжалься надо мной, – простонала она, и тело ее сотрясли рыдания.

      Безутешный плач Розамунды вывел Лайонела из оцепенения: он вздрогнул и робко приблизился к дивану. Оливер, мрачный и неумолимый, стоял в стороне и наблюдал за стремительной развязкой, которую он столь успешно ускорил. Он знал, что стоит накинуть на Лайонела веревку, как тот запутается в ней и без посторонней помощи: сейчас он пустится в объяснения и с головой выдаст себя. Как зритель Оливер был вполне доволен спектаклем.

      – Розамунда! – жалобно всхлипнул Лайонел. – Роз! Смилуйтесь! Выслушайте меня, прежде чем судить. Выслушайте и постарайтесь понять!

      – Да, да, послушайте его, – подхватил Оливер, сопровождая свои слова характерным для него тихим неприятным смехом. – Послушайте его. Правда, я сомневаюсь, чтобы его рассказ был особенно занимателен.

      Ирония