Никто не уполномачивал (просто думаю так). Василий Гурковский

«высшей мерой». Не «коммунистическая убежденность», а именно страх наказания делал свое дело и способствовал формированию сознания людей. В значительной мере это сдерживало ситуацию с правонарушениями в обществе. Отсюда вытекало еще много чего. Тогда практически не было такого, чтобы милиция кого-то ловила, а суды – отпускали, скорее все шло наоборот. Мы прожили все эти реформы-перестройки – от Сталина – до нынешней жизни, и можно с абсолютной уверенностью сказать одно, главное: мы буквально взорвали, разрушили устоявшуюся внутреннюю систему безопасности каждого отдельного человека, когда в такое, самое неподходящее время ввели мораторий на смертную казнь. Ввести мораторий в тот период, когда возможны были любые повороты, вплоть до гражданской войны, было не просто ошибкой, скорее это было умышленным действием против всех нас. Теми, кто лоббировал и «пробивал» это неуместное решение, двигали в первую очередь чисто экономические причины, они боялись за себя, прекрасно понимая, что уже нанесенный ими ущерб или еще только предполагаемый, далеко превысил ту связку «10000 рублей» – ущерб в особых размерах и – «вышка», и надо, в первую очередь, обезопасить себя. Их усилиями, скорее всего не безвозмездно, мораторий был принят и все, что годами, пусть даже искусственно, сдерживалось – просто рухнуло. Главной ошибкой в этом действе было то, что не были отделены экономические преступления от чисто уголовных (убийств, разбоев и грабежей). Не зря все эти противоправные действия постепенно стали объединяться в одно сплошное зло, и вместе, вакуумно, ушли от смертной казни. Вышло так, что стараниями пресловутого «бизнеса», смертная казнь начала обходить и профессиональных убийц и насильников детей и многих других. Появилось новое явление – «презумпция безнаказанности». Пресловутое «пожизненное» стало стимулом еще до совершения преступления, убийство сняли с предохранителя. А такой «предохранитель» таки был и у чистого дебила и любого потенциального, даже профессионального убийцы. Смерть – за смерть – это на 50%, т. е. в первичной фазе агрессии или готовящегося преступления, все-таки сдерживало. А сегодня ментальность сознания потенциального убийцы – «меня все равно жизни не лишат, а там будет видно, что будет. Убью.» – позволяет преступнику преодолеть тот предохранительный страх перед будущим возмездием. «Не убьют – и ладно, значит, я убью»  – вот стержень современной преступности. Богатые не боятся «пожизненного», так как знают, что будут жить в тюрьме, как в звездной гостинице. А там вдруг амнистия, а вдруг смена власти, да мало ли что еще может быть! Главный вывод – «пожизненного» не боятся! Смерти боялись, а его – нет. И не будут бояться, человек так устроен. А разносторонний лепет о том, что жизнь в тюрьме – хуже смерти, вызывает у убийц только смех. Хуже смерти еще ничего не придумали, поэтому вернуть ту осознанную сдержанность в обществе уже вряд ли получится. Сделано непоправимое. Но жить-то надо. Не надо «выставляться хорошими» перед миром, штампуя «гуманные» акты. Весь