Дикое желание любви. Дженнифер Блейк

меня, Кэтрин, – сказал за ее спиной Наварро. – Вот уж не ожидал от тебя такой трусости.

      Кэтрин обернулась. Он стоял в дверях между ее спальней и комнатой Деде. Как он так тихо прошел по коридору в эту крошечную комнатку? Какое-то мгновение Кэтрин стояла, онемев от изумления и какого-то суеверного страха, а затем ею овладел приступ ярости.

      – Трусость?! – закричала она. – Это ты сбежал! И можешь продолжать убегать. Убирайся!

      – И оставить тебя одну противостоять этому стаду? Ты же намереваешься встретиться с ними, не так ли? Готов побиться об заклад на половину своего состояния, что если бы ты натянула на лицо улыбку и с вызовом встретила эту толпу, то они стали бы завидовать тебе и твоему приключению. Таков секрет сплетников, знаешь ли: их разъедает зависть к тем, кто ведет богатую событиями жизнь. Но, наверное, у тебя нет мужества. Наверное, ты планируешь укрыться здесь и трястись, как преследуемый собаками испуганный кролик?

      Подстрекаемая этим язвительным тоном, Кэтрин снова выкрикнула:

      – Убирайся!

      Она потянулась к маленькому туалетному столику, схватила фарфоровый подсвечник и запустила ему в голову. Мужчина пригнулся, и подсвечник вдребезги разбился о стену, незажженный огарок свечи упал на пол и выкатился в центр спальни. Следующей под руку попалась серебряная рамка с миниатюрой, и Кэтрин уже потянулась, чтобы швырнуть и ее, но вдруг остановилась, вспомнив, что ее мать за дверью своей спальни тоже когда-то визжала, как сумасшедшая, и била посуду. Пока она колебалась, Наварро приблизился к Кэтрин, взял рамку из ее слабых рук и, нахмурившись, на несколько секунд замер с ней, пытаясь понять причину ее внезапного молчания.

      Кэтрин резко повернулась к нему спиной, так как слезы боли, гнева, раскаяния и – да! – жалости к себе подступили к ее глазам. Она не позволит ему увидеть ее слезы, с отчаянием и яростью подумала Кэтрин. Не позволит!

      Услышав за спиной, как он тихо ругнулся, она украдкой посмотрела в зеркало на туалетном столике и увидела, что он стоит с огарком свечи в руке. Прищурившись, он вертел в пальцах желтоватый воск, затем понюхал его. После некоторого размышления в глазах Наварро вспыхнул презрительный огонек, однако он ничего не сказал.

      Положив огарок в карман, он повернулся к шкафу и распахнул дверцы, после чего удовлетворенно вздохнул, и Кэтрин показалось, что этот звук был похож на мурлыканье леопарда.

      – Вот! – сказал он, извлекая платье из золотистого шелка. – Ты сама наденешь его или я должен побыть твоей служанкой?

      Неохотно повернувшись, Кэтрин вцепилась в свой халат с выражением нерешительности на лице.

      Заметив это, он принялся уговаривать:

      – Ну же, Кэтрин, неужели ты оставишь меня один на один со львами?

      – Я думала, что они стадо, – с напускной суровостью произнесла она и, сдавшись, взяла платье, которое он вложил ей в руки.

      – То ли стадо, то ли стая – это в значительной степени зависит от твоего собственного отношения.