Комната тишины. Ирина Брестер

одну и ту же фразу, которая не вызывает у меня никаких эмоций, кроме безразличия. И я совершенно спокойно выслушиваю их жалобы, чтобы в заключении вынести вердикт. Никто не ушёл от меня разочарованный. Я всем давал то, о чём они просили.

      – Разрешения? – насмешливо повторяю я. – Ты просишь у меня разрешения на эвтаназию? Неужели тебе так опостылел этот бренный мир, что ты решила покинуть его? А может, не вынесла одиночества? За эти восемь лет не сумела найти себе подходящую партию? И решила, что это единственный выход?

      Насмешки и оскорбления так и сыплют из меня. Я не могу остановиться. Ненавижу её в этот момент больше всего на свете. Как она только посмела явиться сюда?!

      – Знаешь ли ты, что ко мне приходят люди, у которых не осталось ничего? Ровным счетом ни-че-го! И ни одного близкого человека рядом! Они устали жить. Они отчаялись бороться. Для них единственное утешение – смерть! И они идут сюда, просят у меня разрешения дать им этот покой. Семьдесят пять, восемьдесят, девяносто – вот каков возраст моих пациентов. Они прожили слишком много. А что имеешь ты? – я срываюсь на крик. – Тебе всего лишь тридцать лет! И ты готова вот так просто расстаться со своей жизнью?

      Кэт всё это время спокойно меня слушает. Ни единый мускул на её лице не дрогнет. Она необычайно собранна сейчас. Она знала, куда идет.

      – А вы, Борис Андреевич, ничуть не изменились, – замечает она. И, грустно усмехнувшись, добавляет. – Нет, разрешения прошу не для себя.

      – А для кого? – кажется, я погорячился со своей тирадой.

      Глаза её погрустнели. Она опустила их, потом подняла снова. Тяжёлый взгляд… Уставший и замученный. Она не просто так пришла сюда. Она точно знает, зачем.

      – Я прошу разрешения для своей дочери, – собравшись с силами, произносит она. И это звучит как приговор.