Золотце. Анна Владимировна Рожкова

лак на старом чехословацком комоде.

      Фая предпринимала отчаянные попытки маму забрать, но попасть в неповоротливый механизм государственной машины было проще, чем из него вырваться.

      – Девушка, вы что, не понимаете? Ваша мама нуждается в постоянном уходе. Она больна.

      – Пожалуйста, я возьму академ в институте, уволюсь с работы. – Плакала Фая, заламывая руки.

      – Прекратите комедию. – Из-под очков на неё смотрели стеклянные глаза манекена в витрине, кукла открывала рот, произносила навязанные ей фразы. Человеческие эмоции были ей чужды.

      Эмилия Эммануиловна тихо угасла спустя два года. Фаина винила в её смерти себя. Не отдай она маму, будь жив папа… Но ничего уже не изменить! Эмилия Эммануиловна упокоилась рядом с мужем. С портрета на Фаину с укором смотрел отец: угробила маму, не досмотрела. Фая горько рыдала.

      Окончив институт, Фая уволилась из столовой и устроилась работать по специальности на производство полуфабрикатов. Жила она обособленно и уединенно, держалась особняком, была приветлива, но в душу никого не пускала.

      Только Татьяне удалось растопить сердце Снежной Королевы, так Фаю прозвали на работе. Уж очень Таня была участлива. Для каждого у неё доброе слово находилось, вот и для Фаечки нашлось. Упало благодатным бальзамом на израненное сердце. Татьяна пригласила Фаю домой, в святая святых, так сказать. Ей от работы дали подселение, там Таня и жила, радовалась, плела уют.

      Скатерть, салфеточки, думочки – вязала крючком, вышивала. Уж такая рукодельница, любая вещь в её руках в шедевр превращалась. А сделает кому подарок своими руками – от сердца, чистого, как слеза невинного младенца – и у одариваемого словно гора с плеч упадёт, даже дышится легче.

      Жила Таня с мужем, Анатолием и сыночком, Женечкой. Не семья, а загляденье. Муж обласкан и обстиран, сынок – чистенький, пригожий – любо-дорого взглянуть. А Фая все одна и одна, уж тридцатник в затылок дышит.

      – Фаечка, я тебе салфеточку связала. – Таня протягивала плод своих трудов и душа радовалась и пела у обеих. У Фаи – от работы тонкой, затейливой, у Тани – от того, что подруге угодила. – Ничего, Фаечка, встретишь ты свою судьбу, верю.

      – Твои бы слова, да Богу в уши. – Вздыхала Фая, любуясь подарком. – Спасибо!

      То ли салфеточки Танины волшебные помогли, то ли пресловутое советское равенство, но встретила Фаечка свою любовь. При чем здесь равенство? А притом, что одну коммуналку могли делить профессор и работник, ну или работница с фабрики.

      В Таниной коммуналке, помимо их семьи, проживали ещё два человека: одну комнату занимала старушка-божий одуванчик, другую – профессор – серьёзный, что тот кот учёный, что ходит по цепи кругом. Профессор был немолод, но совершенно одинок. Мысли его всецело занимала философия, дружбу он водил исключительно с Платоном, Аристотелем и Диогеном. Жил тихо, как мышка, соседям не докучал, за всякими непотребствами замечен не был. В общем, человек со всех сторон положительный и уважаемый.

      Фаечка