Дочь викинга. Юлия Крён

Плеск сменился плачем, плачем ребенка, слишком слабого, чтобы выжить в этом жестоком мире. Или плачем старика, проливавшего свои последние слезы.

      Но кто же звал ее?

      Бабушка! Наверняка это бабушка! Руна подняла голову… и охнула от боли. Голова раскалывалась. Девушке показалось, что какая-то хищная птица вонзила когти ей в затылок и несет по воздуху в свое гнездо, чтобы скормить своим птенцам. Только через мгновение Руна поняла, что не летит, а лежит в узкой душной комнатенке. А плач, который она слышала, был вовсе и не плачем и не зовом ее бабушки. Это скрипел старый деревянный корабль, бороздивший волны, и звучно шлепали о воду весла в руках гребцов. Да, Руна была на корабле. На корабле своего отца?

      Скрипели деревянные доски, противившиеся беспокойному морю. Руна осторожно коснулась мерно колыхавшегося пола, и кончики пальцев укололись о щепки.

      Затем она поднесла руку к затылку и нащупала крупную шишку, немного сочащуюся сукровицей. Невзирая на боль, сейчас напоминавшую скорее внезапные удары молнии, нежели мерный нажим острых когтей, Руна смогла сесть, не заваливаясь набок, глубоко вздохнуть, вытянуть руки и ноги. В сущности, она была цела – ни переломов, ни растяжений.

      – Папа? Бабушка?

      Ее голос звучал хрипло, словно Руна слишком долго плавала в холодном фьорде или съела целую сосульку, одну из тех, что свисали зимой с крыши домика. Вот только девушке не было холодно, напротив, ее бросало в жар.

      – Ты проснулась, – прошептал кто-то совсем рядом с ней.

      Но это был не отец и не бабушка…

      Руна повернула голову, и острая боль тут же ясно дала ей понять, что так делать не стоит. В щели между досками лился слабый свет. Потолок нависал у Руны над головой, и ей трудно было поверить в то, что в этой крохотной комнатке, нисколько не напоминавшей знакомый, привычный домик, можно было стоять выпрямившись.

      Совершенно не думая о том, кто с ней заговорил, Руна на четвереньках подползла к одной из крупных щелей в стене и выглянула наружу. Она не увидела ни палубы, ни весел, только море, вдалеке сливавшееся с небом, море, гладкое, черное, лишь кое-где взрезанное белой пеной волн.

      Качка поутихла. Руна проползла немного дальше и заглянула в другую щель. И отсюда она увидела то же самое. Не было ни блеска фьорда, ни тусклой зелени лугов, ни домов, ни людей. Не было суши.

      – Бабушка…

      Отец увез ее с родины, а бабушка теперь мертва.

      У Руны сильно кружилась голова, ее тошнило, и все же не было боли сильнее, чем осознание случившегося.

      – Я должна заботиться о тебе.

      Руна даже не заметила, как упала, не выдержав груза воспоминаний о том, что она потеряла.

      Над ней склонилась какая-то женщина, нет, не женщина, девочка, на пару лет младше Руны, худенькая, с красными, точно спелые яблочки, щеками и двумя косами цвета овса. Брошь из черепашьего панциря, скреплявшая мягкую серую накидку на плечах девочки, поблескивала в полумраке комнаты.

      – Я… – пробормотала