Исповедь анорексички. Анна Владимировна Рожкова

прочитают и вернут. Знаю все книги наизусть, я здесь уже шесть месяцев. Всего-то шесть месяцев, а кажется, что целую вечность. Ничего нас не отвлекает от самих себя, кроме занятий психоанализом, трехразового питания, да медсестер с капельницами и таблетками. «А ну-ка, открой рот, проглотила? Молодец». Хочется добавить: «Садись, пять».

      Рехаб наш небольшой, на этаже комнат десять, не больше. Десять несчастных судеб, связанных общей полкой с классиками, столовкой, да медсестрами с капельницами и таблетками. Из пятой Таня недавно выписалась, плакала. Десять месяцев строго режима. Таня – единственная счастливица, кому посчастливилось выписаться на моей памяти. У нее была депрессия после смерти близкого человека. Интересно, ее выпустили потому что она выздоровела или потому что деньги кончились? У моей не кончатся, уж можете мне поверить, поэтому куковать мне еще долго. Наверное, мне следовало бы быть благодарной, радоваться, что я в рехабе, а не в могиле. Но вот почему-то нет радости, от слова совсем. Не хочется ни петь, ни танцевать, ни есть, ни пить. А чего хочется? Выйти отсюда, на волю хочется. Соскучилась ужасно. Даже по Дэну с его трусами. А чтобы выйти нужно есть. А есть не хочется. Вот парадокс.

      Ну вот, кажется, дождь закончится. Пашка, наверное, рад. Пашка – это мой кактус, такой же чахлый, как и я. На помойке нашла, возле туалета. Медсестры выкинули, а я подобрала. Чувствую родственную душу. Мне кажется, Пашке не хватает солнца и любви. И мне тоже. Эх, Пашка, Пашка, где ж их взять? Говорят, любят ни за что. Меня любить не за что, вот никто меня и не любит. Никому я не нужна, даже себе. А себе в первую очередь. Маме, говоришь? Нет, мама просто выполняет свой долг, тянет лямку. Приходится. «Ладно, Пашка, пора спать, поздно уже. Спокойной ночи».

      12 сентября

      Психологичка снова меня хвалила, прямо дифирамбы пела, только мягко так намекнула, что пора бы уже ближе к телу, так сказать. Сказала вспомнить что-то из детства. Ну, ок. Детство, так детство. Начну, пожалуй, с самого лучшего воспоминания детства.

      Мне было семь, я собиралась в первый класс. В августе мама приготовила мне сюрприз – поездку на море. Я никогда не была на море, никогда не ездила в поезде и еще много «никогда». Слишком много для семилетнего ребенка. Мы упаковали чемоданы. В Москве была мерзкая погода – дождливая, ветреная и промозглая. Впрочем, как почти триста шестьдесят пять дней в году. Помню мое удивление, когда мы складывали шлепки, шорты, майки и особенно панамки, «чтобы голову не напекло». На панамке я не выдержала:

      – Мама, посмотри в окно, дождь.

      Она рассмеялась, так весело и беззаботно, как никогда не смеялась до этого. Такой счастливой я ее тоже никогда не видела. Поезд «Москва-Ялта» был переполнен, принимая все новых и новых людей, груженых баулами. Какие-то юмористы умудрились втащить круг: веселый, разноцветный, как предстоящий отпуск.

      – Мама, я же плавать не умею, – с ужасом произнесла я, с тоской глядя на яркую надувную мечту.

      – На месте купим, – успокоила меня родительница.

      Вокруг