Рельсы под водой. Маргарита Мамич

поднял потеплевшие глаза на художника. Кажется, он немного смутился. Улыбнувшись по-простому, без чувства превосходства, он нерешительно махнул мне рукой, подзывая к себе. Если бы это был обычный день, я из вредности не подошел бы. Но меня будто околдовали. Зачарованный рисунком, как под гипнозом, я поднялся по ступенькам на второй этаж.

      – Ты не замерз? Ветерок сегодня… освежающий. Сейчас пойдем пить чай. Подождешь меня минут пять? Я только все соберу…

      Такое впечатление, что мы были знакомы сто лет. Он и не спрашивал, пойду ли я, можно ли мне. Не объяснял куда. Вот так по-свойски – «сейчас пойдем пить чай». Я даже не нашел что ответить. Только неопределенно повел рукой и облокотился о стену, в молчании глядя, как он собирает карандаши и застегивает сумку.

      – Кстати, меня Виктором зовут. Можно дядей Витей. А тебя?

      – Роман, – выдавил я.

      – Роман, значит. – Он улыбнулся широкой, открытой улыбкой. – Купер писал романы. И Вальтер Скотт. Ну что, пойдем? Я здесь рядом живу.

      Вдруг я опомнился. Совсем я, что ли?! Собрался идти с первым встречным! Бабушка сто раз говорила, что нельзя даже разговаривать с незнакомыми людьми. Детей обычно так и воруют: заманивают куда-то. Пойдем, мол, дам тебе конфетку. Или: «Ой, мальчик, помоги котенка с дерева снять». Но это, конечно, совсем для маленьких. Тем, кто постарше, вешают лапшу про каких-нибудь упавших бабушек, просят зайти в дом, вызвать «скорую»… На машине предлагают подвезти… Я все прекрасно понимал! В газете время от времени печатали объявления о пропавших людях. Поэтому нерешительно, с предательской дрожью в голосе я промямлил:

      – Мне… идти надо. Извините. Отец ждет за углом. – Я отступил на шаг и тут же понял свою оплошность.

      Он тоже понял и расхохотался. Я покраснел. Это бабушка вечно говорила мне, что, если незнакомый человек зовет куда-то, нужно сказать, что тебе некогда, что кто-то из старших (лучше всего – отец, отцов больше боятся) где-то неподалеку, за углом, и сейчас придет.

      – Ты меня не бойся. – Он посерьезнел. – У меня такой же, как ты, сын есть. Николай. Ты приходи, когда сможешь. Днем я почти всегда дома. Если выйти отсюда к дороге – второй дом налево. Ворота зеленые. У бабушки разрешения спроси. Скажи, к дяде Вите и Коле. Она меня помнит. Здесь все меня знают. Я свой, местный. Приезжаю, правда, «набегами» – в отпуск на пару недель, да и то не каждый год. В прошлом году вот был… А так – в Питере теперь живу, преподаю в Академии художеств имени Репина. Знаешь Репина? Художник такой. «Иван Грозный», «Бурлаки на Волге», «Садко»…

      Я знал. У Алешки дед тоже художник. Только он в Москве. Раньше он работал на ситцевой фабрике. На фабрике делали ткани, а Алешкин дедушка рисовал для них эскизы – разные узоры на бумаге, которые потом переносили на ткань. Что и говорить, Алешка очень гордился дедом. От деда у него дома было много альбомов с репродукциями – это такие фотографии известных картин. Они стояли за стеклом книжного шкафа, обложками вперед. На обложках были пейзажи и фамилии художников