Не позволь себе поверить. Осколки войны. Людмила Аввясова

давай помолчим.

      Илья поднялся во весь свой богатырский рост, расправил плечи, упёрся ладонями в холодную земляную стену тюрьмы, запрокинул голову и замер, созерцая кусочек неба. Егор дожевал лепёшку, запил водой. Закопал в землю маленькой импровизированной деревянной лопаточкой, сброшенной тройку недель назад тонкой девичьей рукой вместе с первой партией мази, пропитавшийся чем-то отвратным бинт и уставился в спину друга.

      – Ну что там нового, – не выдержал он.

      – Тяжела небесная твердь. Угрюма…. Что-то должно случиться.

      – Что случится? Гроза. Ливень. Затопит нас тут по самое «не хочу».

      – Может быть, – протянул Илья, медленно присаживаясь и продолжая думать о чём-то своём, – может быть.

***

      Амина разогнула уставшую спину, присела на большой тёплый валун, с тоской взглянула вверх. Ветер разорвал облака и подметал небо, старательно сгоняя их к востоку. Неужели распогодится?! Какой ты неугомонный, ветер! Погулял бы лучше по долине, расчесал шерсть баранам, набрал сырости по ложбинам, напоил облака туманами, сбил их, сгрудил, чтоб отяжелели, нависли хмурыми тучами, а после разогнал бы свирепо всё живое по углам да расщелинам, и разверзлись бы небеса святым проклятием.

      Со стороны усадьбы послышался деловитый шум – мужчины собираются в путь. Девушка поспешно вернулась к прерванному занятию и принялась выворачивать из цепкой целины камни и обломки разбитых валунов. Работа, прямо сказать, не женская, но Амина рада была хоть на время покинуть дом и почувствовать себя почти свободной.

      Свобода. Здесь, в горах, где сам воздух пронизан первобытной вольностью, она, Амина, пленница, и темница её всё сжимается, лишая света и надежды.

      Свобода. Сколько во имя её уже пролито крови, совершено жестокостей, подлостей и преступлений. А сколько ещё будет совершено, пока окончится эта бессмысленная война…. Как давно она идёт? Кто-то ведёт отсчёт чёрным дням с далёкого октября девяносто первого, когда Республика вдруг взалкала свободы. Кто-то открыл счёт в мрачный девяносто четвёртый, разорвавший страну в клочья и обративший вольную бурю в гражданскую войну.

      А у Амины свой собственный счёт. Она отмеряет время потерями.

      Первыми её покинули друзья. Амина прекрасно помнит тот день. Она бежала, что есть сил, по узкой незнакомой улице. Бежала, потому что за ней гнались. Гнались друзья, вернее те, кто были её друзьями ещё вчера. А сегодня она для них никто, ничто. Впрочем, нет, гораздо хуже, она – чужак, занявший место ему не принадлежащее. А всё почему? Потому что мама её – русская. До сих пор Амину мучает чувство жгучей детской обиды, затопившей душу чёрной волной. Боялась ли она? Нет, не боялась. Она ненавидела так же яростно, как и они. Увидела металлическую лестницу, ведущую в строящийся дом, и одним махом взлетела по ней. На площадке битый кирпич. Стала сбрасывать его на головы недавних товарищей, стараясь непременно попасть…

      В тот неприкаянный день для неё началась война.

      А папа