Портрет Дориана Грея. Кентервильское привидение. Тюремная исповедь. Оскар Уайльд

в котором прошлому нет места, либо же оно существует отнюдь не в форме обязательств или сожалений, ведь даже воспоминание о радости отдает горечью, и память о наслаждении причиняет боль.

      Создание подобных миров и представлялось Дориану Грею истинной целью жизни. В поисках ощущений, которым одновременно присуща новизна, очарование и непривычность, свойственная отношениям любовным, он часто принимал образ мыслей, глубоко чуждый его природе, всецело ему отдавался, а затем, насладившись в полной мере и удовлетворив свою любознательность, отбрасывал с тем изящным равнодушием, каковое, по мнению некоторых современных психологов, является типичной чертой пылких личностей.

      В одно время ходили слухи, что он собирается перейти в католичество. Несомненно, католические обряды манили его всегда. Таинство ежедневного жертвоприношения за литургией, куда более величественного, чем все жертвоприношения античного мира, будоражило Дориана возвышенным презрением к свидетельствам наших чувств, а также первозданной простотой и извечным пафосом человеческой трагедии, которую оно тщилось олицетворить. Ему нравилось преклонять колена на холодном мраморе и наблюдать за священником в тяжелом, расшитом узорами облачении, как тот медленно отодвигает белой рукой завесу с дарохранительницы или поднимает к небу инкрустированную драгоценными камнями дароносицу с прозрачными облатками внутри, которые многие и в самом деле склонны считать panis caelestis – хлебом ангелов. Дориану нравился и тот момент, когда священник в фиолетовом одеянии, символизирующем Страсти Господни, преломляет гостию над чашей для причастия и бьет себя в грудь, каясь в грехах. Его завораживало, как печальные мальчики в алых балахонах и кружевных комжах, будто прекрасными золотыми цветами, раскачивали дымящимися кадилами. Выходя из церкви, Дориан с любопытством заглядывался на темные молельни и подолгу сидел рядом, прислушиваясь к тихим голосам мужчин и женщин, что нашептывали сквозь резные решетки правду о своей жизни.

      Но он никогда не впадал в заблуждение и не ограничивал свое духовное развитие официальным принятием какого-либо вероучения или доктрины, как не путал дом, где следует жить постоянно, с гостиницей, где можно остановиться лишь на несколько часов, когда ночь темна и беззвездна, а луна еще не народилась. Мистицизм, с его удивительной силой придавать вещам обыденным необыденное толкование, и коварная парадоксальность, всегда ему сопутствующая, тронули Дориана лишь на короткое время. Так же недолго он увлекался материалистическими доктринами немецкого дарвинизма, хотя и находил удовольствие в том, чтобы обуславливать мысли и страсти человеческие действием серого вещества мозга или белых нервных волокон тела, и восхищался концепцией абсолютной зависимости духа от определенных физических условий – болезненных или здоровых, нормальных или патологических. И все же, как говорилось выше, для Дориана Грея ни одна теория о жизни не стала важнее самой