Две жизни. Том II. Части III-IV. Конкордия Антарова

но любовью Вечного, где развязаны предрассудки земной жизни и смерти. А существует одна вечная Жизнь.

      Проходи каждый свой день, видя в нём этап к пониманию Радости, звучащей в вечной Жизни. И тогда никакие тревоги и страдания людей не будут нарушать для тебя Гармонии, потому что твоя, в тебе живущая гармония будет прочней всех колеблющихся, неустойчивых сил, окружающих тебя. Храни об этом память. Этот дом – начало целого ряда домов такого же оранжевого цвета. Ты их увидишь разбросанными по парку, который ты до сих пор издали принимал за лес.

      Всё это время мы стояли в находившейся направо от холла большой комнате, назначения которой я не понимал. В быту я назвал бы её диванной или предназначенной для курения. По всем её стенам тянулись диваны, обтянутые красивой оранжевой материей. У внутренней стены был сделан большой камин и стояло кресло, напоминавшее формой кресло в комнате Али. Пол был устлан циновками, очень красивыми по гамме оранжевых тонов и весьма изящного плетения.

      Я хотел спросить у Иллофиллиона о назначении этой комнаты, но он взял меня под руку и повёл по лестнице наверх.

      – Какая чудесная лестница! – не удержался я от восклицания, лишь только мы вошли на первую площадку. Запах от дерева и цветов был такой приятный, свежий, точно в свежевыстроенном доме, где от дерева исходит аромат чистейших эманаций солнца и воздуха.

      – Здесь использована древесина кедров, эвкалиптов и камфарных деревьев. Все вместе они издают этот прекрасный запах. Сейчас ты войдёшь в мою комнату, Лёвушка, в такую же для всех остальных закрытую комнату, как и белая комната Али. Теперь ты настолько знаешь язык пали, что сможешь сам прочесть все изречения, начертанные на её стенах.

      Я был поражён. Я представлял себе, что Али имеет в Общине свою комнату, так как он был хозяином имения и мог располагать в нём всем, чем хотел. И вдруг выяснилось, что у Иллофиллиона здесь тоже есть своя особая комната, куда запрещён вход остальным!

      Мы поднялись на самый верх, пройдя мимо второго этажа, где было много дверей по коридору направо. Мы же свернули налево и по узкой, такой же ароматной и украшенной цветами лестнице попали в нечто вроде мезонина, вернее сказать, башни.

      Комната была круглая, окна овальные, с выпуклыми стёклами, точно фонари. Балконная дверь была настежь открыта. Когда я подошёл к ней и взглянул вниз, я так и остановился, прикованный к месту.

      Аллея высоченных, развесистых, густых елей, такая длинная, что ей, казалось, и конца нет, делила с этой стороны парк на две половины. И насколько охватывал взгляд, были видны маленькие домики, несколько озёр, а за ними снова лес до самых голых скал.

      Пейзаж заканчивался сурово. В нём не было той радостности и мягкости, которыми я любовался каждое утро. Но очарования в нём было не меньше. Я, разумеется, обо всём забыл, вышел на балкон и ещё больше поразился, рассмотрев, как был устроен балкон и построен сам дом.

      Балкон состоял из двух переплетённых