Ты мне не брат. Анастасия Градцева

с тех пор мы и начали друг друга потихоньку ненавидеть. Уверена, если бы Дима не чувствовал себя обязанным помогать мне и бабушке, он бы вообще больше у нас не появлялся. Но он слишком ответственный, чтобы так сделать.

      В среду я стою с вещами в приемном покое и выглядываю через стеклянные двери Марию. Уже двадцать минут двенадцатого, а ее все нет. Уже думаю позвонить ей, чтобы узнать, приедет ли она вообще, как вдруг дверь резко распахивается и в больницу, широко шагая, заходит Дима.

      Дима!

      Сердце пускается вскачь и дышать становится так трудно, как будто у меня все еще работает только одно легкое вместо двух. Я с силой сжимаю ручку пакета с вещами, чувствуя, как ладонь от волнения становится мокрой.

      – Привет, – он хмурится, оглядывая меня так, будто выискивает на мне какие-то повреждения. – Что сказали врачи?

      – Что я буду жить, – угрюмо говорю я. – Иначе бы меня, наверное, не выписали, правда? Где Мария? Она обещала меня забрать?

      – Мара работает, – отрезает Дима и забирает у меня пакет с вещами. – И хватит уже ее постоянно дергать, она вообще-то не обязана к тебе бегать по каждому чиху. Почему ты мне не позвонила?

      Я закусываю губу, стараясь не заплакать. Не хочу выглядеть еще более жалкой.

      – А почему я должна была тебе звонить? – резко отвечаю я, маскируя за грубостью свою растерянность. – Ты даже ни разу не пришел меня навестить, ясно, что тебе на меня пофиг.

      – Пофиг?! – у Димы зло вспыхивают глаза, и его красивое лицо внезапно становится жестким и опасным. – Пофиг, блядь? Я, сука, ночевал вот на этих креслах, потому что меня не пускали к тебе в реанимацию. И в пит палату тоже не пускали. Я, блядь, чуть не поседел. У меня твой брат умер на руках, и я хрен знал, что с тобой, вдруг ты тоже…

      – Молодой человек, – опасливо окликает его медсестра. – Тут вообще-то больница, не могли бы вы…

      Дима бросает на нее разъяренный взгляд, но быстро берет себя в руки и кивает.

      – На выход, – бросает он мне таким повелительным тоном, что я сразу же послушно выметаюсь на улицу.

      Надо же, я даже не думала, что он так сильно будет переживать. Угрозы жизни ведь фактически не было, скорая успела вовремя. Но, может, ему об этом не сказали?

      Так, стоп, что-то не сходится. Если он так волновался, почему не пришел потом? Почему даже не позвонил и не написал?

      – Я вообще-то неделю лежала в обычной палате, – с вызовом говорю я. – Туда мог прийти кто угодно, но тебя я там что-то не видела!

      – Точно, – цедит Дима и подходит ко мне ближе. Так близко, что я чувствую его запах – он всегда пахнет железом, теплым металлом, как раскаленные на солнце рельсы. Железом, немного сигаретным дымом и совсем чуть-чуть арбузной жвачкой, которую предпочитает всем остальным.

      Его близость странно волнует и пугает.

      – Отойди, – прошу я, но Дима не слушается.

      – Знаешь, почему я не приходил? – опасным низким голосом спрашивает он.

      – П-почему? – еле слышно спрашиваю