Постой. Андрей Хуснутдинов

зачем? – искренно удивилась Лана.

      – Что – зачем? – не понял Вельцев.

      Лана промолчала.

      – Извини.

      – В общем, не дождался Шарфик поезда. В Яузе вон, за кладбищем, вылавливали.

      – Прости.

      Она выдохнула дым.

      – Да ладно. У каждого своя… клиника. И Шарфик гешефт хотел сюда перетащить, потому что запал на что-то. А это как из поезда прыгать за мухами. Представь? Ты бросаешь все, что у тебя есть – все-все-все, – и сходишь на первой остановке.

      – Ну? – приподнялся на локте Вельцев.

      – Ну и – все, приехали… – Лана раздавила окурок в блюдце, спустила ноги с кресла, сходила в прихожую и вернулась с фотографией, которую бросила рядом с ним на кровать.

      На мятом глянцевом обрезке Вельцев увидел улыбчивого типа со сросшимися бровями. Снимок был сделан со вспышкой, с близкого расстояния, почти в упор. Лицо вышло нерезким, пересвеченным, зато позади вверху оказался во всех деталях запечатлен человечек под люстрой. C обратной стороны снимка тщательно, как монограмма, фломастером была выведена прописная «Ш». Вельцев отложил фотографию, сел и провел кулаком по лбу.

      – Ты что? – спросила Лана.

      Медленно, не соображая еще, что делает, он достал бумажник, раскрыл его и взглянул в слоистые недра.

      – Ты что? – повторила Лана.

      Вельцев спрятал бумажник и снова уставился в пол. Фотография напомнила ему о чем-то упущенном из виду, кольнула под ложечку, – но и только, так что в следующее мгновенье он даже не мог сказать, что именно дало знать о себе – вещь, воспоминание или предчувствие.

      Лана подобрала снимок, подула на него и засунула между стеклами серванта, сдвинув бумажную иконку.

      – Чаю будешь? – спросила она, встав на пороге комнаты. – Или, может…

      Вельцев опять прилег.

      – Ты без меня пока там. Свет выключи. Мне надо… немного…

      – …перекантоваться, – договорила Лана, хлопнула по выключателю ладошкой и закрылась в кухне.

      Закурив, Вельцев снова растянулся на ковре. Сигарету он держал в откинутой руке на весу, чтобы пепел падал на пол, другой вхолостую ворочал кремнем зажигалки. Из кухни вскоре послышался приглушенный смешливый голос – Лана говорила по телефону. Вельцев попробовал вспомнить неумело накрашенное лицо девушки, однако вместо лица ему почему-то вспомнилась коленка.

* * *

      Пару лет назад он набрел в интернете на статью, в которой доказывалось, что расположенность мужчины к убийству и к женщине имеет источником один и тот же невроз – какой именно, Вельцев не понял, хотя прочел статью дважды. Ученому автору он был признателен не за его темные разглагольствования, а за то, что связь между склонностью к убийству и влечением к женщине получала, можно сказать, официальное признание. После своего первого заказа, промаявшись сутки без сна, он исповедовался в Рождественском монастыре. Для душевного спасения это не возымело последствий, зато материальных результатов было хоть отбавляй. По дороге из монастыря он перевернулся на машине, заснув за рулем. Его первой женой стала студентка мединститута, которая в тот день вышла