Дорога тянется по кругу. О взрослых и не очень. Алина Пожарская

я и здесь мог заниматься, – сказал Тэм. – Ну, универ бы окончил, а в Москве уже в аспу. А я именно сбежал и перевёлся. Тут другое. Не то чтобы всё это меня сломало – в конце концов, я не объезжаю Казань за сто километров; иногда, как видишь, бываю, и ничего. Но всё-таки мне проще жить в Москве. Движуха успокаивает…

      – Так что, что с тобой здесь случилось?

      Тэм перевёл взгляд себе под ноги. Он явно не знал, как стоит рассказывать эту историю, и рассудил, что лучше быть лаконичным.

      – В общем, когда я вернулся после Дальнего Востока в Казань, здесь у меня была девушка. Потом мы разошлись, и я мало что о ней слышал. А через год узнал, что она умерла.

      Он рассказывал обо всём естественно, не стремясь вызвать сострадания, – просто констатировал. И это трогало.

      – Ты любил кого-нибудь с тех пор? – спросила Марина.

      – Да в общем-то нет.

      – Когда же это было?

      Марина не смела спрашивать, от чего умерла та девчонка.

      – Я на третьем курсе учился, когда узнал.

      – А сейчас тебе сколько?

      – Тридцать два.

      – То есть двенадцать лет прошло? Ничего себе…

      Тэм задумался, как будто хотел что-то сказать, но промолчал.

      – А если бы она была жива, – спросила Марина, – возможно ли, что вы бы снова сошлись?

      Тэм замер и, казалось, задержал дыхание.

      – Прости, – испугалась Марина, – давай не будем…

      – Да нет, – Тэм смущённо усмехнулся, – я просто прикидываю, что было бы. Нет, вряд ли бы сошлись. Тут другое. Когда люди вместе, у них нити как бы сплетаются. А когда расходятся, то расплетаются. А тут нить, с которой ты расплёлся, взяла и оборвалась. Я не Пушкин, – крайне неожиданно добавил он, видимо, извиняясь за неуклюжую аллегорию.

      – Я поняла тебя, – мягко сказала Марина. – Да, тяжело.

      – Она, – закончил Тэм, – чем-то на Асю была похожа.

      – На Асю?!

      – На Асю. Энергетика та же.

      Марина, к своему стыду, испытала такое чувство, будто на неё написали обидную эпиграмму в «Друганах».

      – Так вот поэтому и не представляю, – уточнил Тэм.

      – А что представляешь? – спросила Марина. Спросила прямо и даже нагло, сама от себя не ожидая.

      Тэм не успел ответить.

      – Стой! – Он поднял указательный палец и прислушался.

      Откуда-то сверху доносились звуки. Молодые люди не сразу разобрали, что́ это, но отчётливо слышали: звуки жалобные.

      – Вон там, – сказал Тэм и направился к дереву за фигурной оградкой у набережной.

      На улице было уже совсем темно, а кроны деревьев оставались по-летнему густыми, поэтому Марина не смогла ничего разглядеть. Зато она увидела са́мого голосистого субъекта: тот сидел у подножья дерева, уставившись на неё совсем не как рыцарь без страха и упрёка, а совсем даже наоборот – со страхом и упрёком. Марина нагнулась и подняла котёнка с земли: он оказался серым и с полосатой спинкой. Полоски были почему-то продольные.

      – Самый умный, – заметил Тэм. – Внизу остался, спас стаю. Погоди…

      Он скинул рюкзак, ухватился за ветку дерева и подтянулся, упёршись