Сильнее ветра 2. Горизонт свободы. Лия Аструм

соболезную твоей утрате, – разбил тишину вполне искренний голос доктора Кауфмана.

      Молчание.

      – Эмили, я ни к чему тебя не принуждаю. Мы можем перенести наш разговор…

      – Нет! – резко распахнув глаза, опротестовала я. – Не надо. Я расскажу сейчас.

      Доктор никак не отреагировал на мою резкость.

      – Хорошо.

      – Он появился сам.

      – Сам?

      – Да. Он появился сам. Но… – Я перевела взгляд на окно.

      Снова пасмурно. Самое пасмурное лето в Чикаго.

      – Наверное, я его позвала.

      Полтора года назад.

      Время – форма, обладающая уникальным, но очень жестоким свойством: останавливаться, когда нужно ускориться, и ускоряться, когда нужно замедлиться. Растянуть плохие моменты. И поставить на быструю перемотку счастье.

      Но это не просто плохой момент. Это трагедия, породившая самую большую паузу жизни. Моей жизни.

      Мир, в один миг потерявший краски.

      Он слетел с орбиты. Самоуничтожился. Выгорел дотла.

      На планете миллиарды людей, а я убила бы их всех ради того, чтобы ещё хоть раз заглянуть в родные глаза. Окунуться в их зелень. Раствориться в ней… И умереть…

      Потолок. Белый идеальный квадрат. Я смотрела на него так долго и так часто, что знала каждую невидимую точку, трещинку.

      – Милая, тебе нужно сесть и сделать пару упражнений, – ворвался в мои мысли голос сестры. Она повторяла это уже не первый раз, а реакцию получала всегда одну. Безмолвие. Угнетающее безмолвие.

      – Эми, я прошу тебя. Нужно двигаться. Иначе… иначе восстановление будет гораздо дольше и тяжелее.

      Безмолвие и потолок.

      – Одного массажа недостаточно.

      Потолок и безмолвие.

      – Уже прошло три недели.

      Три недели? Мне казалось, триста лет. Наверняка, именно так выглядел ад.

      – Что мне сделать?

      Уйти.

      – Скажи, что мне сделать, чтобы помочь? Я просто не знаю… – В голосе снова были слёзы.

      Мир сгорел у меня, а плакала она. Наверное, она должна была плакать, потому что я сгорела вместе с ним. Исчезла внутренне. Но осталась внешне. Такая странная метаморфоза – жить мёртвым. Два противоположных по значению слова. Стоящие рядом. Противоречащие друг другу.

      – Господи, Эми, скажи хоть что-нибудь, я умоляю тебя! Ты ни с кем не разговариваешь. Мне придётся… – она запнулась. – Мне придётся принять меры.

      «Принять меры». Какие?

      – Твои ноги… Понимаешь, ты можешь остаться хромой, если не будешь выполнять упражнения.

      Я повернула к ней голову. Кэти стала хуже выглядеть. Похудела. Посерела. Постарела. Из-за меня. Всё случилось из-за меня.

      А если бы она узнала, что я мысленно вскрыла себе вены…

      Двадцать пять раз.

      Что она сделала бы? Вряд ли дала бы нож в руку.

      В палате не находилось ничего, чем можно было осуществить задуманное. Из ванной комнаты убрали зеркало. А ведь я не могла даже дойти до него, чтобы разбить и реализовать мысленный план.