Лафертовская маковница. Антоний Погорельский

данную тобою пред лицом Спасителя твоего! Знаешь ли ты, какая участь ожидает воина, оставившего свои знамена?

      – Знаю, что меня ожидает смерть… Но я решился умереть с вами или за вас!

      – Я не принимаю от тебя этой жертвы. Смерть не страшна, страшно бесчестие! Изидор, над нами Бог! Он нас защитит! А если суждено тебе умереть, то умри за отечество.

      – Матушка, любезная матушка, пожалейте обо мне! Что будет с Анютой?

      – И над нею рука Божия! Изидор, я чувствую, что близок мой конец… Не отравляй последних часов моей жизни! Пусть закрою я глаза в отрадном уверении, что единственный сын мой не обесчестил имени отца своего!

      В продолжение сего разговора Анюта стояла как приговоренная к смерти. Румянец щек ее потух, и наполненные слезами глаза попеременно обращались то на Изидора, то на старушку. Изидор упал на колени.

      – Пусть будет по-вашему, матушка! – сказал он тихим голосом. – Иду готовиться к отъезду!

      Анюта громко закричала и без памяти кинулась к нему на шею.

      Сие зрелище привело Изидора в исступление.

      – Нет, матушка, – сказал он решительно, – нет! Не оставлю Анюты своей на поругание неприятелю… Вы не понимаете ужасного чувства, которое раздирает мое сердце при одном о ней помышлении!..

      – Сын мой, ободрись, уповай на молитву матери и на благость Господню! Он нас не оставит. Но ты должен возвратиться в армию!

      – Нет, матушка, это свыше сил человеческих…

      – Изидор, – сказала мать с глубоким чувством, – веришь ли ты тому, что я тебя люблю со всею горячностию матери, имеющей единственного сына – радость моей жизни и утешение моей старости?

      – Знаю, матушка.

      – Так исполни последнюю просьбу мою, последнее мое приказание: оставь нас под кровом Божиим и возьми с собою благословение матери. Но если ты презришь законы чести, – если неприятель найдет тебя здесь в постыдном бездействии, то сердце мое тебя отвергнет… Изменник своему отечеству да устрашится проклятия умирающей матери!

      Старушка приклонила голову к подушке и, казалось, от сильного напряжения лишилась чувств. Изидор подошел к Анюте.

      – Друг мой, – сказал он едва внятным голосом, – ты видишь, что мне должно ехать! Завтра, прежде, нежели заря осветит печальную Москву, я удалюсь от вас… Анюта, не забывай, что ты моя!..

      Потом он приблизился к матери.

      – Матушка, – произнес он, приложив дрожащие уста к ее руке, – матушка, не кляните вашего сына! Я еду!..

      Старушка не в силах была ему отвечать, но слабая рука ее благословила любезного сына и потом, как мертвая, опустилась на одеяло.

      Бедная Анюта не говорила ни слова. Она не понимала опасности, ее ожидающей; но сердце ее цепенело от страха при мысли о том, что Изидор ее оставит – и в какое время!.. Она горько заплакала, когда он возвратился к ним – в кирасирском мундире. Настал вечер, и Изидор простился с матерью, которая от слабости едва могла открыть глаза, когда он поцеловал ее руку. Потом обратился он к Анюте и прижал ее к сердцу.

      – Прости, мой друг! Прости, моя Анюта!