Приговорённые к счастью. Сергей Матвиенко

– родственники, сверстники, знакомцы с работы.

      Бальтазар пробежался по списку контактов, отсортированному по их весомости. Ого! На предпоследней строчке – Иван Иваныч, хорошо знакомый ему историк-лаборант из местного филиала Института Времени. Фома отправил тому единственное сообщение: «Ты как?», оставшееся без ответа. Похоже, по ошибке: тот у него в рабочих контактах вместе с полусотней других сотрудников Института. На всякий случай Бальтазар добавил к разбору свою переписку с Иваном Иванычем. Мозговичок перелопатил весь объём заново, но выводов не поменял, только спустил лаборанта на последнее место. Случайный здесь человек, как и вся нижняя половина списка.

      Никаких причин для самоубийства – наихудший из признаков, хороший повод для Института задрать ценник. И никаких связей с ракетной корпорацией, – даже через пятые руки, ни единой зацепки. Плохо.

      В дверях появился Ахилл с бутылкой и со стаканом.

      – Я ничего не пропустил? – спросил он.

      – Лунянин выманил у мамы доступ к электронке брата, – доложил ему Валера.

      – А чего меня не дождались? Я, может, против! – нетвёрдо сказал Ахилл. Вздохнул и махнул рукой: – Забирайте, раз влезли.

      – Есть что? – спросил Валера, глядя, как посмертный следователь озабоченно листает бумаги в своём планшете.

      – Нет, – буркнул тот, не поднимая головы.

      – А это хороший признак? – спросила у него Паскуэла.

      Бальтазар оторвался от выверки аналитических выкладок и посмотрел на неё.

      – Очень может быть, но судить пока рано, – уклончиво ответил он и вернулся к работе.

      – Вы не замечали странностей в поведении Фомы? – спросил Бальтазар через минуту, когда закончил.

      – Знаете, в последнее время он и в самом деле от всех отстранился. Говорил не пойми что: «Отрицаю бытие – его нет, всё фикция вроде голограммы», – призналась Паскуэла после заминки. – И друзей всех растерял.

      – Возраст у него такой, отрицающий, – сказал Ахилл о сыне так, будто тот жив-здоров и просто отлучился.

      Ахилл плеснул в стакан янтарной жидкости и выпил в один глоток.

      – Я уверен: мой сын не самоубийца! Его убили! Проникли в дом, зарезали и повесили на двери. Лучше бы убийц искали, чем нервы нам выматывать, – добавил он с раздражением и приложился к бутылке, обойдясь уже без стакана.

      Порядком рассерженная Паскуэла выхватила бутылку из рук мужа и поставила подальше на пол за диван.

      – Вы уж извините. – Ахилл тяжело вздохнул. – Может, кто из сослуживцев на него повлиял? Мы их совсем не знаем.

      Бальтазар покачал головой:

      – Фома действительно мало с кем общался. И круг общения ничем не примечателен: никто из них не тянет на зловещую роль вдохновителя к самоубийству.

      Все переглянулись и помрачнели.

      – Не верю, не верю, – забормотал Ахилл, замотав головой.

      Бальтазар с досадой отметил свой промах: вслух никаких «острых» выводов, тем более предварительных!