Вслед заходящему солнцу. Петр Викторович Дубенко

но при этом любая одежда сидела на его щуплой фигуре криво и нескладно. – Василь Василич уж ругаться притомился.

      Липаткин нетерпеливо толкнул дверь и отступил, пропуская Ивана. Тот сразу направился в письмоводный угол, где его ждал дьяк – сам Василий Голицын, двоюродный дядя князя Андрея Голицына, что в Боярской думе сидел на одном из самых почётных мест. Конечно, для Голицына, пусть и не старшего в княжеском роде, такая должность, как глава разбойного приказа, считалось незавидной. Но Василий пребывал в опале после того, как два года назад под Болховым его разбил маленький отряд тушинского вора. Правда, тогда он был только подвоеводой, а заправлял всем Дмитрий Шуйский. Но разве можно обвинить в неудаче родного брата царя? Так что Василий Васильевич Голицын искренне считал, что его просто назначили крайним и наказали без вины. А ведь он так помогал Шуйским – самолично убивал Отрепьева, чтобы освободить русский трон. Да, чуть раньше, он же, предав Годунова, вместе с войском перешёл к тому же Гришке на службу, но ведь кто старое помянет, тому глаз вон.

      Князь сидел за большим столом, втиснутым меж пыльных гор учётных книг и коробов с бумагами. Топили в приказе всегда сверх меры, ибо нынешний дьяк ощущал себя неуютно даже при лёгкой прохладе. Горячий воздух прозрачным туманом клубился под потолком и оседал на лице князя густым потом. Василий покраснел, как рак, но тяжёлой шубы на бархатной подкладке и горлатной шапки в аршин высотой всё же не снимал, дабы подьячий, стоявший перед ним в кафтане с непокрытой головой, не забывал, кто из них кто. С той же целью за спиной князя, словно изваяния из камня, застыли два гридня20 – у каждого сабля и кинжал, представить стоимость которых Иван даже не решался.

      – Ну, что принёс нынче? – Спросил Голицын, промокая лоб уже влажным платком.

      Иван с лёгким поклоном положил на стол папки, но князь решительно отстранил их и, сунув холёную белую руку под полу шубы, достал мятый клочок серой бумажки. Узнав записку, с которой утром отправил Миньку к Перевёрстову-отцу, Иван внутренне подобрался, как хищный зверь перед схваткой с охотничьим псом.

      – Узнаешь? – Строго спросил Голицын, потрясая исписанным листком, но в следующий миг уже довольно улыбнулся. – Ловко сработал, хвалю. Крупный улов, добрый. Сколь взять думашь?

      Иван сдержал облегчённый выдох и пожал плечами:

      – Ну… Рублей десять.

      – Чего? Очумел никак? – Не сдержался дьяк.

      Зная, что очень завысил привычную таксу, Иван поспешил оправдаться:

      – Так обычно с тартыг по рублю берём. Но ведь тут особый случай.

      – То-то, что особый. С такого толстосума да десятку?! Это ты брось. Вон, на Агибалова глянь. Тот токмо за то, чтобы перевёрстовское чадо в чистоте и сытости держать, двадцать целковых слупил. Двадцать! А ты – десятку. – Князь развёл руками и, покачав головой, назидательно добавил. – Да я за покровительство в сём деле меньше десятки не приму. Понял? Так что имей в виду – сотня рубликов, не

20

Гри́день – телохранитель.