Повесть «Каштановый год». Александр Щербаков

молвил он, продолжая смотреть всё так же прямо и приветливо.

      – Ты что? Во мне собутыльницу увидел? – она возмущённо фыркнула, вышло у неё это как-то чересчур демонстративно. И сама, досадуя на себя, чувствуя, что не к месту и понапрасну злиться на постороннего человека, отворачиваясь, добавила: «Ступай своей дорогой, не маячь, как репейник»

      – Репейник цветёт только летом, а по осени выгорает – спокойно возразил он и добавил – А вы так и не представились. Впрочем, прошу извинить меня за назойливость, я узнал, как вас зовут – Людмила!

      Она не без удивления уставилась на него: «А ещё что узнал?»

      – Больше ничего. Я только именем интересовался. Не могу же я к вам обращаться без имени. Это верх неприличия для мужчины.

      – Слушай, ты…. мужчина. Сейчас развернулся через левое плечо и пошёл приплясывающей походкой отсюда, пока девчонок не кликнула – Людмила для пущей убедительности, что не шутит, ступила к двери универмага.

      – Извините Людмила, извините! У меня, просто сегодня день рождения, вот пришёл…

      – Вот и ступай отсюда имениничек, и больше не появляйся!

      Она отвернулась и взялась перетаскивать поддоны. Поддонов было с десяток, все они лежали недалеко от дверей, их требовалось сложить в углу друг на друга. Несложная работа для мужчины, но не для женщины. Чернышев молча наблюдал, как Людмила надсадно пыхтя, перевернула один поддон, взялась за второй.

      – Давай помогу – он впервые обратился к ней на «ты». Это вырвалось непроизвольно, он почувствовал себя неловко. Людмила, тяжело отдуваясь, смахнула капельки пота со лба, полезла в карман фуфайки. В чёрных перчатках, словно насадки в руках рыбака, блеснули ключи. Она отворила одну створку:

      – На опохмелку не проси, нет ничего.

      – Да я так, от чистого сердца. К тому же я не с пустыми руками – он с торжествующим видом потряс увесистым пакетом.

      – Давай проходи, только шустро, у нас, вообще-то, посторонним на территории находиться запрещено – про посторонних Людмила придумала на ходу, зачем, сама не знала, видимо, чтоб не прошенный знакомый не возомнил чего о себе, да с работой не затягивал.

      Чернышев отложил в укромное место пакет, принялся за работу. Управился за пятнадцать минут. У неё бы заняло гораздо больше времени.

      – Фу! Всё хозяюшка, принимай работу – он взял пакет, но покидать двор не торопился. Глуповатая улыбка не сходила с его лица.

      – Да присядь, отдышись – спокойно проговорила Людмила. Они отошли в уже знакомый им угол, он, сминая робость, присел на деревянный ящик. Молчал, взглядывал, щурясь то на неё, то в синь неба. Воздух был стылый, по-зимнему колючий. Солнечные блики играючи прыгали по шершавым серым стенам пятиэтажек, слепо и весело били в окна, предвещая что-то хорошее, жизнеутверждающее. Расхрабрившиеся воробьи пулемётным чириканьем расклёвывали вялое течение утра.

      Людмила закурила. Поймав на себе удивлённый взгляд, сделала вид, что молчаливые нотации, как и произнесённые вслух ей доводилось выслушивать, и причём, не раз, но ей наплевать.