Баба Люба, давай. Наталья Белецкая

Любовь Игоревна Василькова, глядя на гроб, оббитый внутри золотой тканью, и на свое тело в этом гробу. – Неужели, нельзя было обычный купить? В этом гробу только золото и видно, я на его фоне теряюсь. И икону в руки самую большую Маша положила! Ну зачем? Я же никогда особенно верующей не была».

      К воротам старого кладбища подкатил большой черный внедорожник, из него вылез высокий, полный мужчина среднего возраста.

      «Неужели Косякин пожаловал! Вот же наглость! Сейчас начнет из моих похорон избирательную компанию устраивать, жулик депутатский!»

      Любовь Игоревна оказалась права. Буквально за несколько минут установили колонки, и вертлявый молодой человек передал микрофон Косякину.

      Федор Михайлович Косякин – депутат городской думы – изрядно попортил кровь бабушке Любе и всем активистам, что хотели организовать детский дом, забрав помещение бывшей заводской столовой. А теперь, после смерти главной заводилы, Косякин пытался выставить себя другом покойной.

      – Сложно рассказать, как нам была дорога умершая…

      «Сложно ему рассказать! Лучше расскажи, как дорог твой новый «Гелентваген»! И откуда у тебя деньги на эту покупку? И желательно прокурору расскажи», – комментировала речь депутата Любовь Игоревна.

      – Наша гордость! Золотой человек! – надрывался Косякин.

      «Сам ты золотой, пробы ставить негде…» – бурчала Василькова.

      – …будем работать еще лучше! – обещал депутат.

      «Ага, еще больше воровать, а потом ныть и жаловаться, что денег нет…»

      – …была мне лучшим другом…

      «Что?! – громко возмутилась Любовь Игоревна, подлетела к Косякину и прокричала: – Заканчивай этот балаган! Совсем стыд потерял, мошенник!»

      Федор Михайлович вздрогнул, будто бы услышал пожелание, вытер со лба испарину и быстро закруглил выступление.

      На самом деле Любовь Игоревна, или бабушка Люба, как ее ласково звали дети, не имела привычки ворчать, но сейчас просто боялась неизвестности. Чтобы не думать о том, что ее ждет после погребения тела, баба Люба критиковала свои похороны и лживую речь Косякина.

      Находиться перед воротами старого кладбища, да еще и в бестелесном состоянии было особенно неуютно. Недавно Любовь Игоревна начала чувствовать на себе чей-то взгляд, но убеждала себя, что бояться ей теперь нечего. Она уже умерла. Каким-то образом женщина знала о чужом присутствии, поэтому, услышав вопрос, почти не удивилась.

      – Гражданочка, не желаете ли здоровое молодое тело в новом мире?

      «Таким тоном мог бы говорить змей-искуситель, когда он соблазнял Еву», – подумала баба Люба и лениво ответила:

      – Нет, не интересует.

      – Тогда вам надо… – начал неизвестный, но, осознав ответ, удивленно переспросил. – Что?! Не интересует?!

      – Верно, – подтвердила Любовь Игоревна, – не интересует.

      На несколько минут установилась тишина. Баба Люба подумала, что поведение говорившего не похоже на россказни о бесах и демонах, которые соблазняют души. Если бы «змей-искуситель» поднаторел