Война. 1941-1945 (сборник). Илья Эренбург

что предстоит набег на русскую землю – в перспективе жареные куры и Железные кресты. Нога все еще болит, но Ланге боится опоздать на грабеж:

      «Наш фельдфебель позвал меня и сказал, что я должен остаться из-за ноги. Остаться! Ни за что!»

      Еще войны нет. Еще они стоят в польском городе Модлине, но у Рудольфа боевой зуд. Он пишет:

      «Прибыл с товарищами по оружию в грязное гнездо, теперь, во всяком случае, принадлежащее Германии. Приятнее всего было бы расстрелять этот сброд. Я никогда не думал, что могут существовать такие истощенные субъекты. Когда видишь поляков, охота берет потянуть за курок. Ну, погодите, мы еще до вас доберемся!»

      19 июня вечером лейтенант Биндер читает солдатам воззвание фюрера. Ланге в восторге. Он пишет:

      «В приказе нашего дивизионного командира говорится, что цель похода – Москва! Ура! Настроение у нас задорное. Над слезами мы смеемся».

      22 июня Ланге пишет:

      «Большое разочарование. Мы представляли себе наступление иначе».

      Откуда этот минорный тон? Ланге объясняет:

      «Мы увидели могилы первых немецких солдат».

      На следующий день вояка беседует с Вилли. Он пишет:

      «Этот разговор меня поразил. Необходимо распространить политическое просвещение даже с применением насильственных мер».

      После этого следует непосредственно:

      «Проходя через местечко, я принял участие вместе с Вальтером в очистке магазинов. Захватили кое-что в машину».

      26 июня у Рудольфа приятный день.

      «Противник прячется в необозримых лесах и ведет оттуда партизанскую войну. Привели пойманных партизан. По отношению к ним не может быть пощады. Партизан заставили выкопать для себя могилу. Мы равнодушно проехали мимо и поставили наши машины на кладбище. Проклятая немецкая гуманность здесь не у места. Я должен развить эту мысль перед всеми во взводе. Мне отвечают: «Будет еще много боев. Тебе это надоест по горло».

      Итак, день был прекрасный: Ланге насладился зрелищем белорусских крестьян, которые копали себе могилу. Ночь несколько огорчила Рудольфа. Унтер-офицер Кравинкель, Герд Фюрст и Леппаш хотели, чтобы Ланге чистил пулемет. А Ланге хотелось спать. После чего унтер-офицер Кравинкель «нарочно наступил на больную ногу» Ланге. Рудольф взвыл и записал:

      «Этот инцидент характерен для нашего взвода. Здесь дело не в нападках, которым я подвергался, а в том, что командование, организация и, к сожалению, даже товарищи – свиньи. Величайшие свиньи! При свисте пуль все теряют свои маски, и у каждого в глазах ярко светится эгоизм. Неспособность офицеров настоять на своем привела к тому, что наш взвод, еще недавно стоявший на высоте, превратился в разнузданную и ни на что не годную толпу. Недостает духа, который спаял бы нас воедино. Местность становится все более опасной. О приличном сне в машине не приходится думать. Один наступает на другого, и все ругаются».

      Ланге попадает в Барановичи. До него прошла немецкая мотоколонна. Он пишет:

      «Жутко