Тайный ход. Лев Рубинштейн

над

      Всем тем, что мог увидеть лишь во сне я.

      Хотелось как забыться и забыть,

      Из спичек вновь соорудив колодец,

      Где травяной мешок и волчья сыть,

      А также маленький лесной народец.

      Но уж давно не подотчетны нам

      Секретики, записки и ириски.

      И уж давно не снятся по ночам

      Из третьего подъезда Люськи сиськи.

      Живем в такое время, что ни встать,

      Ни лечь, ни сесть, ни выкрикнуть проклятье.

      Проснешься ночью, а твоя кровать

      Идет ко дну, и ты вместе с кроватью.

      Тайный ход

      В минуты жизни трудные я с давних пор привык спасаться, включая на полную мощность механизмы памяти. Я привык спасаться и утешаться, восстанавливая в деталях и мелких подробностях картины из детства, юности и даже из относительно недавних времен – картины, события, мелодии, речи, строчки, реплики, лица, запахи, тактильные ощущения, которые хотелось и хочется вспоминать как моменты счастья, как якоря и спасательные круги, не позволяющие идти на дно.

      Сейчас, вот уже несколько месяцев, я, пытаясь прибегнуть по давней привычке к этому, казалось бы, испытанному средству, с ужасом обнаруживаю, что на счастливые воспоминания налипла какая-то непонятного происхождения вязкая слизь, не позволяющая не только брать их в руки, но даже и просто прикасаться к ним.

      Остается надеяться лишь на то, что это не навсегда.

      Тайный ход

      Тайнинка. Так назывался – впрочем, называется и теперь – небольшой дачный поселок рядом с Мытищами, в котором я прожил значительную часть своего детства.

      Там же я ходил в школу, и ходил я туда до 9‐го класса, пока мы с родителями не переехали в другое место.

      Тайнинка, повторяю, была дачным местом. Но многие – как мы, например, – жили там постоянно. А какие-то семьи переселялись туда только в летние месяцы. Поэтому среди моих тайнинских дружков были вроде как постоянные, а были, можно сказать, сезонные.

      Меня, надо сказать, буквально с тех пор, как я стал читать увлекательные детские книжки вроде «Острова сокровищ», не оставляла настойчивая мечта найти клад, тайник, разгадать какую-нибудь важную тайну, которая радикально изменит мою жизнь, и изменит ее в исключительно лучшую сторону – а в какую же еще.

      И в этом контексте название поселка, в котором я жил, оказалось как нельзя кстати. «Тайнинка», разумеется, от слова «тайна», а иначе и быть не может. А эту тайну необходимо разгадать. И разгадать ее должен не кто-нибудь вообще, а именно я.

      Обдумывал я также и объемный историко-приключенческий роман, в сюжетном центре которого была бы она самая, моя Тайнинка.

      Роман должен был называться «Тайный ход».

      И этими своими планами я сдуру стал делиться с родственниками.

      Они же, ограниченные в своем мещанском мирке и поэтому не способные по достоинству оценить величие замысла, восприняли эти мои литературные поползновения исключительно юмористически, что мое еще не развитое, но уже проклюнувшееся авторское самолюбие не могло, конечно же, не уязвлять.

      Веселье взрослых по поводу моих великих замыслов принимало