Белая воробейка. Е. Вишня

верждать, что поток иностранцев ухудшил их жизнь, но признать обратное казалось задачей явно сложнее.

      – Бог свидетель, – любил повторять отец с особенно важным видом на званых ужинах. Немногочисленные гости сидели рядом, внимая каждому его слову, словно сам Господь сошел на грешную землю с одиннадцатой заповедью за пазухой. – Работа – это благо, и кризис в Италии вызван не безработицей, а ленью их людей.

      И Бернанд Брукс никогда не забывал добавить, что он, в отличие от других, всего в жизни добился сам, и жаловаться ему было некогда.

      Он был из числа тех, кого привезли сюда мальчишкой вследствие народных волнений в Германии сороковых годов. Так что было бы неверно сказать, что это была его воля, как и воля моей матери. Будучи немкой, она родилась в городе Портленд, штат Мэн, и всегда считала себя истинной американской леди, с гордостью принимая все преимущества, которые давал этот статус.

      Луиза Брукс оставалась того же мнения, что и её муж:

      – Жалуются лишь бездельники и безбожники, не принимающие плана Божьего, ведь каждому уготован особенный путь, и всякий получит то, что заслуживает.

      Как истинная христианка, она проявляла терпение ко всему, что не соответствовало её представлениям о правильности, хотя сочетать это с чрезмерно традиционными взглядами в эпоху резких перемен было нелегко. Она наставляла меня в молитвах, даже в мыслях не предполагая, что я всегда замечала пусть и незначительную, но каплю лицемерия в её просьбах о помощи для всех нуждающихся в благодати Господа нашего Иисуса Христа.

      Стоял жаркий июльский день 1906-го. Миссис Брукс, облаченная в длинное темно-зеленое французское платье, которое выгодно подчеркивало ее янтарные глаза и мягкие светлые локоны, с ловкостью и грацией кошки продвигалась по пыльной дороге рынка Милнебурга, ныне известного как район Лейк-Оукс.

      Я плелась позади, опустив взгляд на землю, и вспоминала детский стишок:

      «Эта свинка на рынок спешит,

      Эта свинка дома сидит,

      У этой свинки много всего,

      У этой свинки нет ничего».

      Как же повезло второй свинке. Хотелось бы мне оказаться на её месте.

      Солнце нещадно жгло спину, и капли пота одна за другой неприятно скользили по моей коже под тяжелым платьем с длинными рукавами и высоким воротником. Глаза, не приспособленные к яркому свету, непрерывно слезились. Я чувствовала себя слепым котёнком, послушно следующим за мамой-кошкой. Однако это не было большой проблемой. Для понимания того, что происходит вокруг, мне и сейчас не нужны глаза. Из-за слабости зрения человек с раннего детства может научиться ориентироваться в пространстве, полагаясь на запахи и звуки.

      Вот мы прошли мимо очередной рыбной лавки, а справа от неё разнесся насыщенный запах горького табака.

      – Сколько за форель? – Шестьдесят центов за фунт. Если возьмёте два фунта, вторую рыбину отдам за полцены, – на мгновение тонкие пальцы переплетаются с моими. Редкое событие. – Леди, посмотрите, какая рыба! Все самое свежее! Миссис Брукс не удостоила торговца ответом и резко потянула меня в сторону, в один из рыночных рядов. На этот раз воздух наполнился свежим ароматом цитрусовых.

      Когда доктор Клаурс был занят в госпитале, нам приходилось добираться до него пешком, и это, пожалуй, не нравилось никому, кроме меня. При зажиточности нашей семьи иной раз даже отпрыскам Брукс приходилось сталкиваться с некоторыми неудобствами. Прямого пути к госпиталю с Колезеум-стрит, где мы жили в начале этого века, не существовало. По крайней мере, не по главной дороге – она была предназначена для торговцев из Новой Англии и Западной Европы. Самый короткий путь к доктору Клаурсу пролегал через узкий рынок, по которому не ездили кареты.

      Мать не бывала здесь без крайней нужды: это место всегда вызывало у неё неприязнь из-за толп людей и резкого запаха морепродуктов, неизменно витавшего в воздухе. Поэтому через рынок меня водила нянька, добродушная негритянка Эсси. По сравнению с матерью она никогда не торопилась и позволяла изголодавшейся по свежему воздуху девочке вдоволь разглядеть всё вокруг. Конечно, если погода позволяла ненадолго остановиться. Так должно было быть и в тот раз, но вечером перед Днем Благодарения бедняжка неудачно упала с лестницы и сломала лодыжку. До сих пор у меня возникают мысли, что в этом деле ей помогла моя временами довольно вспыльчивая мать. Уж я-то знаю. Мне самой часто доводилось попадать под её горячую руку.

      До госпиталя оставалось около пяти минут ходьбы, что можно было понять по доносившемуся ржанию лошадей и стуку колёс. Мои мысли были где-то далеко, когда рядом со мной послышался глумливый голос:

      – Господь милосердный, что это за чудовище?

      Резкие слова подействовали на меня как удар хлыстом, и за короткое мгновение я ощутила, как кровь прилила к щекам. Обрывки других, коротких и злых фраз доносились до моего сознания.

      Они смотрят на меня. Они говорят обо мне. Отвернитесь! Прекратите!

      Их взгляды, как мне всегда казалось в детстве, вновь были устремлены на моё прозрачное худое лицо и белоснежные локоны, ниспадающие