Потусторонние доказательства. Олег Богомолов

части приказал объявить тревогу. Тревога, господа офицеры! Тревога!»

      Тело рядового Рудокаса нашли на утро следующего дня. Недалеко от дороги, по которой пролегал маршрут сопровождаемого им грузовика. Глубокая, колотая рана в область сердца не позволяла сомневаться, что смерть настигла его мгновенно. Как и следовало ожидать, его АК-74 рядом не оказалось.

      Грузовик обнаружили через два дня. Вернее то, что от него осталось – груду искореженного, покрытого копотью металла, покоящуюся на дне заброшенного карьера. Было очевидно, что прежде, чем сбросить машину в карьер, ее разгрузили, а потом запалили внутренности. Сработано чисто – никаких следов. Никаких улик для следствия.

      Я был военным, я сам выбирал себе эту профессию, значит, внутренне я был готов к тому, чтобы часто встречаться со смертью, чтобы воспринимать ее, как нечто обыденное и неизбежное, как сигнал тревоги в праздничный день. И эту трагедию, как это ни цинично звучит, я как-нибудь бы пережил, заспиртовал бы ее несколькими бутылками водки, распитыми в компании сослуживцев, если бы не этот крик о помощи, адресованный лично мне, а не кому-то еще. Я отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Я посчитал, что ничем не могу помочь, словно речь шла о том, чтобы достать с неба звезду. Уже теперь я прекрасно понимал, что мне ничего не стоило придумать какую-либо причину, чтобы оставить солдата в части. Но я даже не попытался этого сделать.

      Я никому не рассказал о том разговоре, который произошел в кабинете замполита перед отправкой караула. Поэтому многие сослуживцы воспринимали мое подавленное состояние, как слабость, которая не к лицу офицеру. Да если бы и рассказал, вряд ли бы что-то изменилось. Большинство окружающих меня людей смотрели на жизнь гораздо проще, чем я, словно были покрыты жестким, непробиваемым психологическим панцирем. Я по-хорошему завидовал им, потому что мой панцирь оказался хрупким и ненадежным. И осознание этого пугало в первую очередь тем, что я все сильнее начинал ощущать себя инородным элементом среди окружающих меня людей. Пока это лишь происходило в моем сознании, но рано или поздно должно было вырваться наружу.

      Глава 3

      Сентябрь 200…

      Когда несколько сумбурная процедура отбора в присяжные завершилась, я оказался одним из двенадцати «счастливчиков», которым предстояло непосредственно принять участие в процессе. Еще двое человек оказались в числе запасных.

      Если бы адвокат и государственный обвинитель действовали в традициях героев Джона Гришема, то этот процесс длился бы вечно, они попросту бы никогда не выбрали четырнадцать из двадцати. Но видно судья перед этим провел с ними соответствующую работу, потому что невооруженным глазом было заметно, что это трио было объединено единой задачей – набрать нужное количество присяжных, не смотря ни на что. И это было по-человечески понятно. Ведь и молоденькой, только со студенческой скамьи прокурорше, и лоснящемуся от собственной важности адвокату еще не раз предстояло выступать в суде, где председательствовать будет Федюшкин Иван Иванович. И в большинстве случаев не присяжные заседатели, а он, материализованное