Трудно быть первыми. Арина Бугровская

Как же она это забыла?

      Летний солнечный день. Река. Она – юная девушка, почти ребёнок, стирает что-то на берегу. И белобрысый паренёк протягивает руку.

      – На, это тебе.

      Голос звучит грубовато и резко. Она намахивается тряпкой, думая защищаться. Но замечает красивое ожерелье из ракушек. Тряпка беспомощно повисает в воздухе, голос предательски дрожит:

      – Это мне?

      – Тебе.

      Едва успевает взять, как паренёк отворачивается и скорым шагом уходит прочь.

      Кама смотрит ему вслед, переводит взгляд на ожерелье. Ах, какое красивое!

      Теперь не замечает, как лёгкая улыбка тронула губы.

      – Да… Один раз.

      – Кто?

      – Тай… Когда он был совсем юным.

      – Расскажи. Ты же обещала.

      Кама задумалась. Да, обещала. Но страшно. Как дочь воспримет? Не будет страдать? Ну, если только чуть-чуть рассказать, самый краешек.

      Они с Ушей сидели у ручья, перебирали и мыли только что собранные корешки. До вечера далеко, не скоро вернётся хмурый отец.

      – Мы с Таем росли вместе, рядом. Смутно помню его в раннем детстве. У него брови такие хмурые были, серьёзные. А глаза серые. Красивые.

      «Как у тебя», – неосторожные слова едва не сорвались с языка.

      – Вот он мне и подарил ожерелье из ракушек. Мы тогда ещё маленькие были. Я почти забыла про это.

      – А где оно сейчас?

      – Не знаю…

      – Ты не сохранила?

      – Не сохранила…

      – А потом?

      – А потом мы выросли, – голос Камы звучал всё неохотней. Дальнейшее не хотелось вспоминать. – Отец был строгий. Твой дед, получается. Он старейшина племени, и в мужья мне присмотрел совсем другого.

      – Моего отца? Яху?

      – Нет… твоего отца тогда в моей жизни ещё не было… Потом появился.

      Уша чувствовала, что речь матери, как обессиленный ручеёк – вот-вот иссякнет. Попыталась хоть что-нибудь вытянуть.

      – Ты ничего не могла сделать?

      – Мы с Таем однажды решились… бежать из племени.

      – Не получилось? – догадалась Уша, и сердечко её заныло от горя.

      – Не получилось…

      Кама не зря столько времени пыталась это забыть. Потому что с такой болью невозможно жить. И теперь бессмысленно полоскала и полоскала корень рогоза в прозрачной воде, не замечая, что он давно уже чистый.

      Уша догадалась каково матери. Она обхватила родное морщинистое, но всё ещё прекрасное, лицо ладонями, повернула к себе:

      – Не плачь. Не надо, – а у самой слёзы забрызгали щёки.

      С детства остро чувствовала страдания матери, лишь причина неясным мраком туманилась – не разглядишь. И всегда для неё это было самым тяжёлым.

      Мать судорожно обняла её, уронив, наконец, в воду рогоз.

      – Ты… ты единственное, что у меня есть. Остальное я потеряла… Как то ожерелье.

      Глава 37

      Аз оглядел свой шалаш. С тех пор, как они с Загой нашли своих, прошло всего несколько дней, а уже успели соорудить уютное местечко. Даже обложили медвежьими шкурами, отчего стало приятно и уединённо. Одна шкура лежала под ивой на песке, на ней они с Загой спали. И ещё две укрывали