Рождение света. Том первый. Перл Каплун

моего положения, взять с собой провожатого, и тогда бы в сей момент не было бы такого волнения, – я давно научилась ходить по Риму без прислуги, отдавая предпочтение самой выбирать путь без пристального надсмотра.

      Однако все мои опасения остались позади через пару поворотов, когда я вновь окунулась в людскую толпу. Благополучно вернувшись на виллу и миновав столовую, я поднялась в свою любимую мастерскую, где и провела оставшуюся часть дня, раздумывая, что сей трудный процесс поможет мне отвлечься от неприятного чувства, закравшегося по пути в лавку.

      Медленно и неотступно, полыхая на всё необъятное небо, горел закат. Я оторвалась от работы, лишь когда комната полностью погрузилась в сумрак и появилась необходимость зажечь свечи. Перед тем как направиться к отцу, я оценивающе оглядела проделанное за день и осталась вполне удовлетворена: зелёные аллеи холма вдали пейзажа заиграли на контрасте с охрово-серыми сводами старинных римских развалин… Теперь картина будет чудесно смотреться в гостиной!

      Протерев наскоро руки от остатков краски, я вышла из мастерской в уже освещённый свечами коридор и направилась в противоположное крыло, где находился рабочий кабинет отца. Но у самых дверей я остановилась, бездумно разглядывая узор и каждый поворот резьбы на красной древесине. Словно что-то предупреждало меня, кричало мне, что после у меня больше не возникнет ни возможности, ни времени предаться таким умиротворённым и одновременно простым занятиям. Выдохнув душный воздух, ибо ночь не принесла с собой отдохновения, я опустила литую бронзовую ручку и неспешно вошла внутрь, взглядом сразу пытаясь найти отца.

      Он не сидел как обычно, склонившись над чертежами своих проектов, а стоял вполоборота у распахнутого окна, скрестив руки за спиной. Одна сторона его лица освещалась тёплым светом канделябра, а другая – холодными лунными лучами. Его фигура показалась мне надломленной, он словно сгорбился и постарел за один долгий и жаркий день. От меня не ускользнула перемена в настроении; папа был напряжён и настойчиво смотрел в окно.

      – Розалия, милая моя, благодарю, что зашла пораньше. Как прошёл твой день?

      Ещё ни разу за жизнь отец не говорил со мной столь холодно. Сердце моё мгновенно почувствовало приближение чего-то необратимого, несущего нечто недоброе. Выдавив из себя улыбку, я подошла ближе, перед этим затворив дверь.

      – Всё по обыкновению, папа: до полудня я успела сходить в лавку и купить недостающие краски, а потом…

      К смятению моему, продолжения отец не намеревался слушать, как и начала. Вопрос скорее был задан из вежливости, нежели в желании узнать правду, – он продолжал пустым взглядом взирать в окно, где то тут, то там зажигались ночные огоньки.

      – Padre[3], с вами всё в порядке? – чуть громче спросила я. – Вы выглядите измотанным.

      Наконец, полностью повернувшись в мою сторону, он тепло улыбнулся – улыбка эта была наполнена неприкрытой печалью и сожалением, – а после указал на кресла вблизи книжных стеллажей:

      – Присядь,

3

Отец (ит.).