Парили рыбы в вышине. Майкл Морпурго

изображениями Итаки. Итака в нашем доме была повсюду: открытки ровным слоем покрывали стены моей комнаты, красовались на доске для заметок на кухне и на каминной полке в гостиной. Я частенько снимала открытку со стены и перечитывала. Не так-то это было легко: тётя старела, руки у неё всё больше дрожали и почерк становился неразборчивым. Но, держа в руках открытку и силясь прочесть тётины каракули, я всегда слышала её чудесный голос. Иногда мне чудилось, что она где-то рядом, почти что в моей комнате.

      Тётя Элли мне всю жизнь казалась старой, наверное, самой старой из всех, кого я знала. Но вы бы поглядели, как она выплясывала свои греческие танцы! Она танцевала так радостно. Лучше папы, мамы, лучше их друзей. Легконогая, она словно бы парила над землёй. И каждый день она плавала в море, прямо в своём чёрном платье. Тётя всегда одевалась в чёрное: длинное чёрное платье и чёрный платок, которой она иногда давала поносить и мне. В её платке я чувствовала себя настоящей гречанкой.

      Тётя Элли носила чёрное, потому что была вдовой, так мне сказала мама. И ещё мама сказала, что тётин муж, мой двоюродный дедушка Алексис, умер совсем молодым, они даже года не прожили вместе после свадьбы. Я спрашивала, что с ним случилось, но папа с мамой то ли сами были не в курсе, то ли не хотели мне говорить – я так и не поняла. А тётю Элли мне спрашивать не хотелось: зачем её лишний раз расстраивать?

      Я страстно мечтала танцевать так же, как тётя – так естественно, так легко, – и разговаривать по-английски на её манер, с греческим акцентом. Я уходила в глубину сада, где меня никто не видел и не слышал, и там пыталась танцевать и разговаривать. Но у меня никогда не получалось парить над землёй в танце, а когда я пыталась подражать её речи или проговаривать греческие слова, которым она меня научила, то выходило как-то глупо. Так что я вскоре сдалась.

      А мёд с пасеки на Итаке – как я его обожала! Мы ели его подолгу, как могли растягивали удовольствие. Вкус этого мёда для меня был вкусом Итаки, тётиного мира, другого мира, куда мне так не терпелось попасть. Как здорово, думала я: мёд – это деньги пчёлке в кошёлку, тётя накопит, купит билет и прилетит к нам.

      Почти все сокровища моего детства и сейчас со мной: светящийся глобус, серебристый дельфин и фигурка Одиссея. Они по-прежнему стоят рядышком в моей комнате. Хотя комод уже другой. Другой дом, другая страна, другой континент. Мне порою кажется, что и планета тоже другая.

      Я пишу эти строки и смотрю на свои сокровища. Я лежу на кровати. Я всегда так пишу – лёжа на кровати. Мне удобнее, когда я приваливаюсь к подушкам. Лучше получается сосредоточиться, мечтается лучше, вспоминается лучше. А если я устаю – можно сразу спать. Вот и сейчас я уже устала.

      Мне хочется рассказать вам про летучую рыбку. Но, наверное, не сейчас. Пока рано об этом. А то получится, что я прежде времени всё выболтала. Поэтому вам придётся подождать.

      Письмо от тёти Элли

      Я помню, как мама рассказала мне новости. Это было за завтраком, перед школой. Я как раз перешла