Призвание. Александр Андреевич Апосту

желтого вонючего жира.  Спустя сто миллионов лет мы все таки заходим к нему в кабинет, но мамонты так и не вымерли. Его логово представляет собой музей самолюбования. Картины с собственным портретами, многочисленные грамоты и награждения, стол с кучей бумаг, шкаф с сувенирами, кожаное кресло и, конечно, куча крошек около фотографии его с женой. Он проходит мимо своего стола и плюхается в кресло.

      – Почему же мы ушли вчера раньше и даже не предупредили? – приступает он к отмщению, рассматривая меня сверху-вниз своими маленькими глазами.

      – Домой спешил.

      – Нехорошо. Нехорошо, – качает он головой, – как за столом в столовой среди своих друзей-обезьян обсуждать меня – на это у нас есть время и запас слов, а подойти доложить о завершение работы – у нас всего не хватает.

      – Но…

      – Можешь не оправдываться. Сейчас ты пойдешь туалет драить, а то там что-то засорилось.

      Жрать меньше надо. Конечно, засориться. У тебя и на столе все засорилось.

      – А в следующий раз, сука, если такое повторится, я заставлю тебя вычистить все унитазы в округе. Гребаный газонокосильщик! Посмотри кто я и кто ты! Ты у меня будешь до конца жизни здесь работать, потому что с твоим прошлым тебя никуда не возьмут…, – тут он запинается, сменяет порыв гнева на издевательский оскал и мурлычет, – пошел копаться в моем дерьме!

      Меня разрывает от ненависти. Я понимаю, что с доктором были еще цветочки. Я даже не мог догадываться, что меня можно настолько вывести из себя. Еще приплетает мою амнезию в добавок ко всему. Вот сволочь!

      – А обед пропустишь. Не хочу слушать от тебя снова плохие вещи в мой адрес среди дружков, – заканчивает он и уставляется в компьютер.

      Во мне извергается вулкан всей затаившейся злости. Я чувствую, как краснею. Мне ужасно хочется напрыгнуть на него, свалить со стула и бить по его наглой жирной роже. Но почему-то я верю его словам и беспокоюсь о потере работы. Уж очень он это откровенно обещает. Я иду в туалетную комнату и сталкиваюсь с захватывающей картиной, которая меня отвлекает от гнева.

      "– Остались последние секунды нашего пребывания в этом бренном мире, – нежно шепчет большая, еле касаясь меньшую.

      – Я не жалею ни о чем, так как мне выпал шанс полюбить тебя, – откликается  меньшая.

      – Мы были с тобой одним целым. Сколько я себя помню, мы были неотделимы друг от друга, – продолжает большая. В ней первый раз заговорила романтика и полная открытость.

      – Мы прошли долгий извилистый путь, – мило улыбалась меньшая, – мы прошли через многие препятствия. Мы выдержали. И этот конец – наша судьба. Нельзя вмешиваться в ее писание. Если  суждено, то значит так лучше.

      – А помнишь как мы с тобой познакомились?

      – Конечно, – у нее искрятся глаза.

      – В сигмовидной кишке я шел своей серой дорогой. Был разочарован своей участью в этом мире. Меня словно все отвергало в нем. Я был просто производственным материалом. Не влияющей