умысел, а не определённые день, неделя или месяц, в которые тот совершался. Безнравственное в июне считалось столь же безнравственным в октябре. Но не среди безрассудных ревнителей табу в Африке или Англии. Там то, что было правильным в мае, становилось порочным в сентябре, а то, что было дурным в воскресенье, становилось безвредным или даже обязательным в среду или четверг. Для человека разумного всё это было весьма трудно понять и объяснить. Однако он, тем не менее, намеревался добраться до самой сути – чтобы выяснить, почему, к примеру, в Уганде все, кто предстают перед королём, должны оставаться совершенно голыми, тогда как в Англии, кто бы ни представал перед королевой, обязан был носить портновский меч или длинный шёлковый шлейф и головной убор из страусовых перьев; почему в Марокко, когда входишь в мечеть, нужно непременно разуваться и до смерти простужаться, выражая тем самым своё уважение к Аллаху, тогда как в Европе, входя в схожее религиозное заведение, принято обнажать голову, каким бы продуваемым всеми ветрами ни было это место, поскольку заседающее там божество явно безразлично к своим прихожанам, которые подвергают себя опасности заболеть чахоткой или ещё какой-нибудь грудной болезнью; почему та или иная одежда или еда предписываются в Лондоне или Париже по воскресеньям или пятницам, в то время как другая, столь же горячая или удобоваримая, или наоборот, совершенно законна во всём остальном мире по четвергам и субботам. Таковы были любопытные темы, на которые он набрёл в своих исследованиях и которым факиры и дервиши всех стран давали столь причудливые объяснения. И он уже видел, что без труда соберёт многочисленные примеры для своей темы повсюду в Англии. Будучи столицей табу, она являла эти феномены на пике их эволюции. Озадачивало его только то, что Филип Кристи, урождённый англичанин и явно один из самых набожных блюстителей всего многообразия табу и предубеждений свой страны, практически отрицает само их существование. Для него это было очередным доказательством крайней осторожности, с которой следует проводить все антропологические исследования, прежде чем принять за доказательство мнения даже благонамеренных аборигенов относительно религиозного или общественного обихода, который они зачастую по-детски неспособны описать посторонним дознавателям в рациональных терминах. Они воспринимают собственные манеры и обычаи как само собой разумеющееся и не в состоянии увидеть их в истинном свете или сравнить с подобными манерами и обычаями других народов.