Игл и змей. Син Мета

сопровождал его всю сознательную жизнь. Солдаты искали выживших, но находили лишь обугленные тела тех, кто не успел выбраться из хижин и трупы с завязанными за спиной руками на улицах. Третий, обходя пожарище стороной, набрел на центр поселения, где была вырыта братская могила.

      Офицер оскалился, гневно пнул кладку колодца, вырытого рядом, и ужаснулся. На веревке вместо холодного железа висела девушка с бледным венком, продетым через поседевшие местами золотые волосы, а губы, что ещё вчера так сладко пели, были изрезаны в омерзительной пародии на маску трагедии. Третий закричал так, словно она могла бы услышать эхо, пытавшееся коснуться ее кожи, но отраженные отзвуки лишь утопали в кровавой бездне под ней. Беспомощное тело всё также качалось, не замечая его. Юноша пообещал, что покарает тех, кто это сделал…

      Обещания он выполнял всегда. В лесу пылал лагерь партизан Орзока. Чудовищная ухмылка растянулась на худощавом лице одного из лидеров освобождения, как они себя называли. Ублюдок, раненный в ногу, извивался словно змея под ногами Третьего и начал было рассказывать про то, как блондинка была нежна в постели, но в гневе офицер перестал слышать его, наоборот он старался заставить замолчать подонка. Навсегда. Кулаки без остановки крошили череп. Удар за ударом, и ухмылка сползла с его лица. Удар за ударом, и от лица не осталось ничего. Удар за ударом, и всхлипы прекратились. Удар за ударом, и Третьего отдернул подчиненный, который чуть не получил в живот. Оказалось, что майор пропал на десять минут. Стерев алую пленку с глаз, юноша ощутил безмерную усталость, опустошенность и боль вывихнутой кисти, но даже она не могла сравниться с остротой влаги на глазах – каплями пота…

      После самовольной вылазки майора подвергли дисциплинарным взысканиям, но в лагере хранились важные документы, переписки, которые привели к краху других ячеек, за что Третьего не отправили под трибунал за смерти подчиненных, но сослали в гарнизон посольства в Озораке, дабы генерал Рюс снова выбил юношескую дурь, как позже ему по секрету сообщил посол…

      Глава 5.

      В соседних с Пятой камерах были и другие заключенные, но они отказывались говорить с ней потому, что за каждое слово платились пальцем. Одиночество цеплялось в ее вены, а клетки находились, похоже, ближе к оживленному порту: девушка порой слышала приглушенный смех и пустые разговоры о погоде, которые приносили через трещины в земле капли – они были единственным спасением от жажды. Девушку несколько раз выводили лишь для того, чтобы она возжелала вернуться: боль от физических и психических пыток затмевала разум, но только на пятый или шестой, сложно было сосчитать, она перестала чувствовать, наблюдая как тени омерзительно глумились над ней.

      Когда Пятая надоела одноглазому, дверь клетки стала реже скрипеть: уже только для того, чтобы бросили баланду, ведь «мертвые стоят дешевле». В очередной раз петли решетки завыли, но позади тюремщика послышалось крики, треск и выстрелы, он бросился проверять, что случилось, даже не заперев