Хенемет-Амон. Павел Сергеевич Марков

он. Лихорадка немного отступила, но пер-А чувствовал, что ненадолго. – Можешь не отвечать… Я знаю. Никогда… Лучше давай к делу. Зачем пришла?

      «Чем быстрее мы уладим все свои вопросы, тем скорее ты уйдешь отсюда… и я снова смогу увидеть ее».

      Скрестив руки на груди, Хатшепсут прошла через всю комнату и остановилась возле окна, устремив взор в кирпичную стену. Прохладный ветерок играл ее темными волосами. Снаружи пальмы шелестели листьями во мраке.

      – Кто станет Херу?

      – О, я знал, что тебя интересует только это, – просипел Джехутимесу, – не терпится, когда я стану Усиром[6].

      – Вовсе нет! – наигранно возмутилась она. – Просто лекарь сказал, что ты можешь уже не встать.

      – Лекарь может ошибаться.

      – Знаю, но разумнее будет продумать все наперед.

      – Вижу… ты уже продумываешь.

      – Я забочусь о Та-Кемет, – холодно ответила Хатшепсут.

      – А я не забочусь… да? – этот разговор начинал его утомлять похлеще нубийского похода и лихорадки вместе взятых.

      – Ты не в том состоянии, чтобы заботиться.

      – Не веришь в мое чудесное исцеление, сестренка?

      Она не ответила.

      Джехутимесу хмыкнул:

      – Можешь не отвечать. Ты никогда не верила в меня. С чего бы начинать верить сейчас.

      Она продолжала молча смотреть в стену.

      – Помнишь нашу беседу в Ипет-Сут?

      – Какую еще беседу? – не оборачиваясь, переспросила она.

      – Накануне моего похода в Нубию, – Херу вновь закашлялся.

      – К чему сейчас этот разговор?

      Пер-А пропустил ее вопрос мимо ушей:

      – Ты еще тогда назвала меня жалким слабаком… Даже Верховный жрец Хапусенеб это слышал… До сих пор представить не могу, что он подумал обо мне… Аа-Хепер-Ен-Ра позволяет себя пенять, как дворовую собаку… – с губ сорвался стон. – Именно тогда я решил, что отправлюсь в поход.

      – Вот как? – в ее голосе засквозило любопытство. – Из-за меня?

      – Нет, – Джехутимесу хрипло засмеялся, – ради тебя я не готов был шевельнуть и пальцем уже тогда… – он увидел, как напряглась ее изящная спина.

      «А ведь когда-то она возбуждала во мне желание. Страсть. Забавно, правда?».

      – Тогда ради кого? Уж не ради ли той наложницы?

      – Исет? Нет… мне не нужно ей что-либо доказывать… ни тогда… ни сейчас…

      – Так ради кого же? Ради жрецов?

      – Нет… – кажется, лихорадка вновь начала усиливаться.

      – Значит, для Та-Кемет.

      – Ради себя… – возразил пер-А. – Чтобы доказать себе… самому, что я не тот, кем ты меня считаешь.

      – Хм, – презрительно хмыкнула Хатшепсут. – Всегда знала, что на первом месте у тебя собственное «я», а не процветание Та-Кемет.

      Джехутимесу не ответил на словесный выпад. Он почувствовал, как вновь начинает проваливаться в полубредовое состояние:

      – Еще при жизни отец говорил, что мечтал о таком сыне, как ты… Жалел, что родилась дочкой… Помню твое лицо, когда нас связали узами брака. Смотрела на меня, словно на прокаженного… Как цыпленок на змею… До