Скопинский помянник. Воспоминания Дмитрия Ивановича Журавлева. Д. И. Журавлев

После смерти мамы, а может быть, и при ней еще отправили на хранение в эту кладовую разные вещи. В Скопине часто бывали пожары[72]. <…> Жилье скотины называлось «котух», слово «хлев» не применялось. <…>

      У наших кладовая заменяла мазанку. Частые деревенские пожары полностью уничтожали избы и дворы, чаще тоже деревянные. Впереди дома, подальше на улице делали мазанку – каменное помещение хранить наиболее ценное и хлеб. Летом в мазанках и спали – прохладно. Такие мазанки есть на моих снимках в Журавинке в 50-е годы.

      На огороде, подальше от двора, стояла рига, по журавинскому произношению «рыга». <…> Мне казалась огромной. Хранилось сено, необмолоченный хлеб, когда была лошадь – телега и проч. Рядом омёт соломы. В моем представлении стог в плане круглый, омёт – продолговатый. Сено и солому подавали вилами. Обычная обязанность тети Анюты – быть наверху, принимать с вил и укладывать. <…>

      Помню, один раз мы были в Журавинке, когда молотили хлеб. Молотилку нанимали. Расположились на улице. Вращали лошади, ходя по кругу. Под зубчатый барабан молотилки пихали снопы. Из нее – зерно, солома. Пыльно! <…>

      Дом выходил на громадную площадь, покрытую спорышем.

      <…> С увлечением тетя рассказывала о своих играх на паже. На пасху бегали по паже – смотрели, «как солнышко играет». И видела восторженная девочка. Лили воду в норы, выползал хрущ, привязывали нитку к лапке и носились за ним по паже. Бегали под дождем и причитали:

      Дождик, дождик, перестань,

      Я поеду я во Рязань

      Богу помолиться,

      Царю поклониться…

      Интересно было смотреть на стада коров, овец, возвращавшихся по вечерам чрез пажу. Корова наших сама отделялась от стада и шла домой. Стайка овец – тоже. Гуси сами, без пастухов, уходили на болото, реку и вечером приходили домой. Уток бабушка не любила – они не возвращались. <…>

      Дьяконская усадьба была угловой, перёд – север, вдоль восточной стороны большая дорога на Скопин. Рядом, с запада, усадьба псаломщика. Но когда-то церковные земли урезали и со стороны большой дороги поселили крестьянскую семью Лоховых. Однофамильцев, а не родственников. <…>

      Приехав в Журавинку, любил я возиться в дедушкином шкафу: вверху были книги, а внизу всякое барахло. Все это мне казалось очень интересным. Книги я не трогал, может быть, не разрешалось (хотя помню среди них календарь Наумовича). А среди всякой свалки хранился и этот камень. Не знаю его истории. Вероятно, привезен кем-либо, бывшим на берегу моря, и подарен. Я его сохранил. Опять-таки не помню: кто привез его в Скопин из Журавинки. В Москву он попал, вероятно, с папиными вещами.

      Еще одна вещь из дедушкиной свалки: кусок черного дуба. Эту дощечку я еще мальчишкой мечтал приспособить как черенок к ножу. Но до сих пор не сделал, хотя и храню ее. Под водяные мельницы забивались дубовые сваи. За столетие дуб в воде без доступа воздуха чернел. Мельница разрушалась, а черный дуб шел на поделки – домашние вещи. У нас сохранилась ступка из Журавинки. Сколько же лет моей дощечке?

      10

72

В 2011 г. такие каменные сараи стояли в Лопатине почти перед каждым домом.