Распутин: черное и белое. Марина Кравцова

прибедняйся, Дениска. Все равно мою судьбу с твоей не равнять.

      – Видела Гришку? – поменял тему Агеев.

      – Да, приходилось. И впрямь, темный человек. Непонятный какой-то.

      – Ну, не нам его с тобой разгадывать, Матреша. Отдыхать будешь? Или сразу за дело?

      – Я не устала. Да если б и устала, пожалела бы тебя – ты ж от нетерпения на стенку лезешь.

      – Так дело-то какое! Сама напишешь?

      – Не люблю писать. Сам знаешь, меня этому без большой охоты учили.

      – Не беда. Пойдем-ка в кабинет.

      В кабинете Агеева Матрена забралась в мягкое кресло и, расслабившись, даже зевнула пару раз.

      – Не спи! – предупредил Денис, усаживаясь за печатную машинку. – Говорил же – отдохни сперва…

      – Я не сплю, – сказала девушка, закрывая глаза. – Записывай. Зовут меня Матрена. Отчество своего не назову, так же, как и фамилии, ибо они вымышлены людьми. Сколько себя помню, жила я при женском монастыре под Тобольском. Родителей не знала. Но недобрые земляки со мной не церемонились – им известно было, что я чья-то нагулянная дочка. Когда мне исполнилось шестнадцать, окружающие вдруг стали странно на меня поглядывать и как-то по-особому со мной разговаривать.

      Агеев, с завидной скоростью барабаня по клавишам печатной машинки, одобрительно кивал. А Матреша продолжала:

      – Однажды я поссорилась со старой бабкой, монастырской приживалкой. Я никогда не была кроткой и смиренной, и мне не доставляло никакого удовольствия выполнять навязанные работы. Сестры думали, что я непременно постригусь, что у меня не может быть другой судьбы, но мне этого ужасно не хотелось. Вот и заспорила со старухой. Очень уж ей моя молодость и живость не нравились.

      Матрена приостановилась и о чем-то задумалась. Улыбка давно уже сошла с пухлых губ. Правдив ли был ее рассказ? Сейчас, во всяком случае, она вспоминала что-то по-настоящему пережитое.

      – Матрешка, не грусти. Давай дальше, – подбодрил Агеев. До переживаний девушки ему не было дела, но он вошел в азарт.

      – Не грущу. Так вот… Я в сердцах высказала все, что думаю о монастырях и об их послушаниях. Сказала, что убегу с первым же встречным. – Матрена, поморщившись, передернула плечами, и продолжила уже бойко и уверенно: – Старушка сильно рассердилась и в сердцах выкрикнула, что, мол, яблочко от яблони недалеко падает. Что я такая же выросла, как и папенька мой. Тогда я вцепилась в нее, кричала во все горло, и сама уже не помню, что кричала. Она перепугалась, несколько раз назвала меня бесноватой. А потом призналась, что я Гришки Распутина дочь. Что будучи в этих местах на богомолье, он соблазнил здешнюю крестьянку. И назвала мне имя моей матери… Денис, обойдемся без имени.

      – Да, можно и так.

      – Тем более, что в деревне ее в то время уже не было. Да-да, так и пиши. Она, родив меня и подкинув в монастырь, скоренько из наших мест испарилась. Но родственников нетрудно было разыскать, они мне все рассказали. По словам моей матушки, Гришка прикинулся боголюбцем и нищим странником, увлек девицу, говорил ей о Божественном, а потом взял ее чуть ли