Не причиняя обид. Юлия Узун

их, Эла.

      – Как удалил? Неужели нельзя было их архивировать? – разозлилась я.

      – Аноним просил удалять ради моей… безопасности.

      И снова тупик. Я сжала пальцы на перилах так, что костяшки побелели. Кто этот аноним? Почему опять всё сводится к Денису? Только одна загвоздочка: Дену это ни к чему. Неужели, увидев статью, где я с Джоном, он не попытался бы связаться со мной? Внезапно я отмела обвинения в сторону Дена. Это не он. Есть кто-то другой. Кто?

      Альваро вновь заговорил:

      – На острове я должен был познакомиться с тобой и взять обычное интервью. Предлог – твоя компания. Далее ты бы раскололась на каверзных вопросах, и я узнал бы больше. Но я побоялся к тебе подойти. К тому времени ты уже нравилась мне.

      – Зачем гнался за мной на «Бранко»?

      Альваро заморгал.

      – Я не гнался за тобой, Эла. У меня есть фотографии, где ты выезжаешь со своей территории. Потом я вернулся в отель.

      – Так. Стоп. Тогда кто за мной гнался по всему Пуэрто-Айора?

      – Понятия не имею.

      Проснулась Нильса, и разговор пришлось завершить. Однако я собиралась вернуться к этой теме при удобном случае.

      Следующую ночь я снова осталась у Альваро. На этот раз я отдалась ему в трезвом состоянии и получила целый букет восхитительных чувств.

      После секса я лежала на животе, думая обо всём, что узнала и о том странном анониме. Альваро поглаживал сначала мою шею, но потом перешёл к испанским буквам. Он хотел знать.

      Я резко перевернулась на спину и встретила его рассеянный взгляд.

      – Эту татуировку я сделала в тюрьме. Доволен?

***

      Гватемала, г. Реталулеу

      2023 год

      Мотор ревел, машину трясло и водило по сторонам, но я ничего не понимала. Боль время от времени возвращалась, и тогда мне было чихать на кочки и резкие повороты.

      К тому времени, как меня привезли к местному роддому, я находилась в полубессознательном состоянии. Женщина в платке была рядом со мной. Она помогла мне выбраться из машины, потом уложила на каталку, и всё это время кому-то что-то командовала.

      Боль снова дала о себе знать. Я закричала, мозг затуманился, по вискам стекали капельки пота. Меня везли по коридорам. Мои глаза успевали выхватывать яркий свет ламп и белые потолки. Голоса смешались, слов я не разбирала.

      Впервые в жизни я искренне молилась, молилась, чтобы моя дочка выжила. Это всё, что у меня осталось от Лиама. Я не хотела её терять.

      Вокруг собрались врачи и медсёстры. Если мне что-то и говорили, то я не понимала. Неожиданно доктор крикнул:

      – Puja, Maria! Puja como nunca lo haz hecho antes! Vamos, Maria, empuje!* (исп.: Тужься, Мария! Тужься, как никогда не тужилась! Давай же, Мария, тужься!)

      Испанский гватемальцев казался мне неземным языком. Я перестала улавливать смысл знакомых слов. Боль затуманила мне мозг окончательно. Врач выходил из себя. Он кричал, а я не понимала и из-за этого плакала.

      – No entiendo, no entiendo, no entiendo, – повторяла я снова и снова, а по щекам лились слезы от боли, обиды и чувства беспомощности.

      Тогда