Исповедь маньяка. Николай Торов

Надомной больше не властвовали общепринятые законы морали. Это уже был обновлённый Я. Передо мною лежал не человек, а рабочий материал. Да, он ещё жив и испытывает неимоверные муки. Каждая мускула судорожно дёргается, из заклеенного рта слышится надрывные завывания, глаза бешено бегают в орбитах, отражая животное безумие и боль. А я увлечённо оперирую ножом, словно скульптор, высекающий Венеру. Иногда я прерываюсь, закуриваю, зажав сигарету пинцетом, и зачарованно взираю на дело рук своих. И мне начинает казаться, что нет ничего красивее окровавленной голой плоти! В прохладном помещении всё это парит и разносит тошнотворный запах свежей смерти.

      Он умирает минут через десять. Ни задолго до своей чудовищной кончины, Тимофей окончательно испражняется, и почему-то, именно этот факт вызывает у меня отвращение. Желудок мой не выносит подобного зрелища и выворачивается наизнанку. Приходится подключать к водопроводу шланг и тщательно смывать фекалии и рвоту, а заодно и отмыть от крови его шкуру. Два больших окровавленных лоскута свисают с рёбер, а в остекленевших выпученных глазах навсегда застывает дикая всепоглощающая боль. Ради этой боли и задумывался чудовищный ритуал снятия кожи заживо. Теперь Персонаж исполнил своё предназначение, и остаётся завершить работу.

      Я расстегиваю ремни, сковывающее мёртвое тело. Правая нога его вдруг дёргается, и я в испуге отскакиваю, но потом понимаю, что это – остаточные рефлексы. Они потом ещё появляются не раз: то мышца сократится, то глаз шевельнётся. Организм ещё не сознаёт факт своей гибели, и всё это выглядит довольно пугающе. Я отлепляю со рта полоску скотча, и из него вытекает кровавая пена (он откусил себе язык). А когда я переворачиваю тело, то из лёгких вылетает последний выдох – жутким стонущим эхом отражается он от глянцевых стен лаборатории.

      Около двух часов уходит у меня на всю работу: я полностью срезаю кожу с торса одним куском, ноги обрабатываю до колен, руки до локтей. Человеческое тело теперь напоминает выставку Гюнтера фон Хагенса – это тот художник, что делает скульптуры из человеческих трупов.

      А что, давай нашего жмура тоже засолим и поставим, как экспонат! – шутит Голос.

      Скользкие куски кожи я перетаскиваю в ванну и заливаю холодной водой из под крана – пусть отмокает. Теперь надо заняться телом, и в ход идёт большой разделочный нож-резак, топорик и мелкозубчатая ножовка. Но вначале, я отпиливаю кисть руки и тоже закидываю в ванну – это ещё один трофей. Далее, я начинаю с плеча: мясо легко расходится в стороны, обнажая кости. Только крови слишком много, она ещё свежая, горячая, и я сам уже с ног до головы в ней.

      Когда режешь свинью, кровь, обычно, сливается из раны. Так что, мясо получается бледным, обескровленным. В моём же случае, мышечные ткани – тёмно красного, почти чёрного цвета. Кости я, где перепиливаю, где перерубаю, и от отсечённых кусков, как и от самого тела, помещение наполняется пахучим паром. Но этот запах уже не кажется мне таким противным, как в начале.