Очерки из жизни советского офицера. Михаил Александрович Коротков

повода. Наконец, я начал думать стихами. Как это? – Очень просто: на любой предмет, который ты видишь, в голове возникает рифма. И, оказалось, находясь в таком состоянии, писать крупные поэтические произведения совсем не трудно. Думаю, Пушкин написал Евгения Онегина именно в таком состоянии. Он просто записывал свои мысли. Хоть я не Пушкин, но меня все равно понесло. Экзаменационное сочинение по литературе в 10-м классе я написал в стихах. На экзамене в военное училище, я тоже написал сочинение в стихах. К сожалению, нет возможности восстановить это все. Только помню, что то там рифмовал про «утопающий линкор самодержавия». Линкор – утонул, а я поступил в военное училище, летом 1972 года. Но все это было потом, а пока были школьные будни и любимая, во снах и наяву.

      Поводы для беспокойства

      Поводы для беспокойства, конечно, были. И их было немало. Любой взгляд, брошенный не в мою сторону, появление любого сколь – нибудь симпатичного пацана. Драматическая картина развернулась с появлением в нашем классе нового ученика Султана Газиева. Это был узбек. Но это был очень симпатичный узбек. У него было правильное смуглое лицо и СИНИЕ глаза. Не какие-то там блекло-синие, а сочные, яркие, синие глаза! Я не знаю, будь я девчонка, как можно было устоять он этого красавца. Поэтому каждый его шаг был под негласным контролем: кто на него посмотрел, что сказал. Парни в классе находились в наивысшей степени готовности к защите «родной отчизны» от всяких там заезжих абреков. Но Султан был мальчиком благоразумным, и наших девочек своим вниманием не беспокоил. Кроме того, моя девочка училась в параллельном классе, и мне было от этого чуть спокойнее. Вскоре, к всеобщему облегчению, Султан уехал, куда-то к себе на родину.

      Более серьезное беспокойство вызывал другой индивид, Женя Тердик. Он был звездой школьной величины, всегда на виду, красивый, эрудированный, комсомольский вожак. Ему удалось побывать в Артеке, и он этим бравировал. Усугубляло дело тем, что кому то из моей компании девчонок он нравился, и они пытались всякими уловками привлечь его внимание (например, звонили ему и молчали в трубку). Я активизировался, чтобы вырвать Наташу из этой компании (готовой увести ее не туда), и мне это удалось. Мы стали гулять вдвоем. А Женя Тердик перестал меня интересовать.

      Поводов для беспокойства не было только у родителей Наташи. Меня переполняла любовь, но это была любовь платоническая, как любят икону. Я боялся даже прикоснуться к ней. Родители спокойно отпускали девочек с нами хоть куда. Так однажды, мы приезжали с ночевкой, к бабушке в Вощажниково. Из мальчиков, я и Валера, и с нами 4 известные нам девочки. Днем гуляли на природе. Валера взял мольберт и писал картину, а мы мешали ему. Ночью спали всей толпой на сеновале. Случился непредвиденный момент, я, ворочаясь, случайно рукой облокотился на грудь Наташе. Что парни делают в такой момент? – Я извинился! Вот какая она, самоуничтожающая платоническая любовь. Если бы было все иначе, кто знает, уехала бы она в Тюмень?

      Первый поцелуй

      Мой первый поцелуй случился где-то в седьмом или восьмом классе. Мы с Наташей вечером гуляли. Наш маршрут обычно проходил под тополями по улице Окружной, мимо школы, затем по Коммунаров, там, в аппендиксе, который соединяет Коммунаров с Фрунзе (где теперь стоит новый микрорайон), раньше