Один день на больничной койке. Олег Николаевич Перелетов

меня молча, без тягостных прощаний и всхлипываний. Тот, который субтильный, передал на меня бумаги в правое из двух окошек за стеклом, подсунув их в узкий проем под окном. На том миссия бригады скорой помощи по отношению к госпитализируемому больному была выполнена. Впрочем, и мне стало уже не до них. Как и здесь в Приёмном покое до меня никому не было дела. Сразу пришла ассоциация с отделением милиции. Правильно было бы сказать «полиции», но как-то не сходится. Что в ментовке, так и в приемном покое, на лицо сквозило абсолютное отчуждение сторон. Тех кто за стеклом и что снаружи. Людей в комнате ожидания в этот ранний час было мало: женщина пришла сдавать не оправившегося после долгих новогодних праздников мужа. Он лежал в смежной комнате на кушетке и морщась лицом страдал животом. Потом его жена мне о нём рассказала, пока мы ожидали к себе внимания. Она полагала, что отравился и отравился, но температура тридцать девять, пришлось везти. Еще с нами в «предбаннике» все время слонялся парень в грязноватых джинсах, в такой же куртке, но в приличных ботинках военного образца и с несвежей марлевой повязкой на голове. Он беспрестанно ходил курить, на пандус, куда приезжают "скорые" и в конце-концов докурился, что стал заваливаться на пол. Мы его, вдвоем еще с одним пациентом поддержали и усадили на скамейку. – Кончай курить, – сказал я ему, – когда голова не в порядке это всегда обморок. И зачем-то добавил: – Я это знаю точно. И это правда. К своим уже, считай, пенсионным годам, я много чего знал «точно». Про быстро приближающийся асфальт, в том числе. Из второй смежной комнаты, через коридор, с Приемным покоем все время кричала старуха: – Дайте мне тряпку! Тряпку дайте мне! От персонала никаких поползновений в её сторону не происходило. Вопила она, однако, с усердием. Я вошел в комнату с топчанами, где лежал отравленный мужчина, там на стойке для одежды я заметил вафельное полотенце, быстро схватил его и отнес бабке. Бабушка сидела на инвалидном кресле и тоже, как потом выяснилось, ждала своей участи. Такое крепкое русское лицо с устоявшейся зловрединкой. Почти не глянув на полотенце, коротко отрезала: – Не надо мне такую, это полотенце! Я отнес полотенце обратно и грешным делом подумал, что, наверное, правы больничные врачеватели, когда не бросаются каждую просьбу выполнять. Как раз термин такой недавно услышал: принуждение к добру. Правда, это всё же из другой области. Вернее – с другой её стороны. Пришёл дежурный врач, дородный мужчина с лицом, вызывающим доверие, посмотрел мои бумажки, со знанием дела, задал несколько вопросов, и сказал: – Ждите, в девять будет пересменка, выпишут кого-нибудь и вас определим. Определили меня не очень хорошо – в коридоре. И то не сразу. Сначала с зимней курткой и пакетом на коленках пришлось посидеть на кушетке, но уже в другом корпусе, в кардиологии, на втором этаже. Я там познакомился с одним парнем, с ближайшей ко мне коридорной койки на отделении. Он мне показался по военному собранным и уверенным в себе, лет пятидесяти. Глядя на шмыгающих взад-вперёд врачей, двух довольно молодых чистеньких