По ту сторону изгороди. Макс Старк

– больше похожим на морозильную камеру – старая раскладушка, на ней матрац и пожелтевшая подушка, из которой торчали перья.

      – Можно будет заночевать тут, – Сашка подтолкнул Антона к раскладушке.

      – Ну уж нет, – упрямо покачал головой он и ткнул пальцев в сторону подушки, – похоже воняет она.

      На противоположной от камина стене висело мутное зеркало, а под ним стояла тумба. Пока Антон смотрел в зеркало, и сравнивал отражение с туманом, брат обследовал тумбу.

      – Смотри, – острием ножа он перебирал пуговицы, мотки черных ниток и иголки. Пуговицы все черные, но разных размеров. Среди круглых выделялась одна квадратная, крупная. Такие пришивают модницы на шубы.

      Сашка приподнял иголку и поднес ближе к лицу. Из ушка торчала нитка с неровным, откусанным концом.

      – Как тебе такое, братец? – шепотом, как бы между делом спросил он.

      – Мне это не нравится, – сказал Антон неровным, волнительным голосом.

      – Наверное это комната пуговичного человека. Тут он спит, а тут, перед зеркалом…

      – Прекрати, – попросил Антон, но брат не останавливался. Он уловил нарастающий страх и продолжал пугать. Но пугал не ради удовлетворения каких‑то низменных потребностей, наподобие показать свое превосходство путем унижения, а для того, чтобы выбить страх страхом.

      – Перед зеркалом он пришивает себе глаза. А потом идет в подвал, где…

      Брат умолк на полуслове. Снизу раздался скрежет, а следом грохот и долгий протяжный скрип. Они замерли. Иголка выскользнула из пальцев Сашки и, как в замедленной съемке, полетела на пол. В полной тишине она два раза звякнула и затерялась в трещинах пола.

      – Это из подвала? – шепотом спросил Антон.

      Сашка молчал, его глаза застыли, зрачки расширились. Он побледнел, и казалось перестал дышать. Нож в руке готов был выскользнуть.

      – Давай уходить! – промямлил Антон.

      – Тихо, – прошипел Сашка, – ты это слышишь?

      Антон прислушался. Но кроме гула в ушах ничего не улавливал. Сашка поднял палец к губам, приказывая молчать и слушать.

      Антон затаил дыхание, успокаивая бешеное сердце. И тогда, между ударами сердца, услышал то, о чем говорил брат.

      Сначала звук походил на шлепки рыбы о берег, но чем он становился громче, тем отчетливей различались шаги. Неуверенные, смазанные. Как будто ребенок учился ходить. А когда к шагам добавился стон, они побежали прочь из комнаты. Перепрыгивали сразу по несколько ступеней, позабыв про гнилые доски. Внизу маячил проем в подвал и Антону представлялось, что как раз в тот момент, как они поравняются с ним, как спустятся с последней ступени, из темноты высунутся сухие серые руки, пропахшие леденцами и утянут вниз.

      Оказавшись на первом этаже, Антон заглянул в подвальную темноту и почувствовал нарастающий ужас, он пожирал внутренности. Двери не было, её вес не выдержала петля. Это она громыхала, падая в подвал. А шум разбудил того, кто был внизу.

      Во рту пересохло, в голове звенело. Дрожащим руками Антон направил