Булгаков. Разговоры со Сталиным. Пьеса для чтения. Василий Тюхин

прочитает эту бумагу, и у него сразу возникнет множество вопросов: как подвесить, каким образом подвесить, сколько времени ему висеть. Непонятно это все! Тебе, к примеру, понятно?

      Секретарь. Никак нет, товарищ Сталин!

      Сталин. Вот, даже тебе самому непонятно, а ты собираешься непроработанный вопрос на Политбюро выносить. Нельзя так легкомысленно подходить к серьезным вопросам! Тут, я полагаю, нарисовать нужно, чтобы все было ясно. (Берет со стола карандаш, рисует.) Вот так! И так! А веревку сзади, перекинуть через блок, а он чтобы на кончиках пальцев стоял. (С удовлетворением разглядывает и размашисто подписывает.) Да, вот именно так! Правда, смешно получилось?

      Секретарь. Так точ…

      Сталин (перебивает). Э, заладил… (С раздражением отмахивается от него рукой.) Пойду Молотову покажу… А Булгакову я сам позвоню, у Кона мнение спрашивать не буду. (Выходит.)

      Свет на половине Сталина гаснет, на половине Булгакова загорается.

      На стене висит телефон. Раздается телефонный звонок

      Булгаков (осторожно снимает трубку, внимательно слушает). Нет, она ушла. …. К сожалению, не смогу удовлетворить ваше любопытство. Совершенно невозможно предсказать, когда она вернется. Но полагаю, что когда-нибудь вернется. Она все-таки здесь прописана. Если вы соблаговолите оставить для нее сообщение, я непременно передам. … да да да, я понял, вы – жокей, если я не ошибаюсь? Это вот – лошади, ипподром, припоминаю, конечно. Картуз такой еще у вас жокейский, с треснутым козырьком? Что? Уже другой, вполне целый? Очень рад за вас! Всенепременно передам. И вам всего наилучшего! (Швыряет трубку на рычажок.)

      Снова звонок. Булгаков сердито берет трубку. Откуда-то сбоку неожиданно появляется Любовь Евгеньевна. На другой половине сцены за происходящим следит Сталин.

      Любовь Евгеньевна. Дело было так: я при этом присутствовала, позвала его к телефону. Я как раз дома была (Оглядывается, хватает фартук, надевает.) на кухне. Да, на кухне. Вот он тут сидел… лежал после обеда (Забирает у Булгакова трубку, отодвигает его от телефона, он в недоумении разводит руками.) Спал. Я его разбудила. Вот так… Вот, к телефону… (Подтаскивает его обратно к телефону.) И я всё-всё слышала. Телефон висел в коридоре, и я сняла трубку и я ответила на звонок. Да. Але! Попросили его, я позвала: Миша! (Кричит как будто вдаль, в другую комнату, и при этом отдает трубку стоящему рядом Булгакову.) Но я весь разговор слышала! От начала до конца! Пока кроме меня никто не слышал. Как слышала? Ну, у нас такая отводная трубка была от аппарата (Берет со стола какие-то заколки, веревочки, коробочки, мгновенно чудесным образом превращает их в телефонный наушник, соединенный с телефонным аппаратом, прикладывает его к уху.) Да, вот так. Мы все время им пользовались. Да. Обычное дело. А он замахал так руками заполошно, Любаша, Любаша, – ну, чтобы я тоже послушала (Машет руками, Булгаков вздрагивает, в изумлении смотрит на нее, она, не обращая на него внимания, продолжает увлеченно рассказывать.) Ну вот, он и говорит,