Иисус Неизвестный. Дмитрий Мережковский

никогда не забудешь этого страшного слова, а если, живя, и забудешь, то, умирая, вспомнишь.

      XII

      Первое прошение молитвы Господней в Евангелии: «да святится имя Твое», так «пыльно-привычно» для нас, что уже почти ничего не значит; произнося его устами, мы уже не слышим сердцем, как шага своего в пыли. Но Аграфом сдунута пыль:

      Да снидет на нас и очистит нас Дух Святой.[179]

      Вынута свеча из-под сосуда, и новым светом озарилась вся молитва. Третье, главное прошение:

      Да приидет царствие Твое,

      только теперь получает новый, «удивляющий» смысл: это уже не первое, бывшее царство Отца, не второе, настоящее, – Сына, а третье, будущее, – Духа.

      Пыль сметена с дороги человечества, всемирной истории, дыханием Духа, и громового шага Его кто не услышит?

      XIII

      Матерь Моя – Дух Святой.[180]

      Этим таинственным словом-шепотом «в темноте, на ухо», – может быть, только среди избранных, Трех из Двенадцати, начинает Иисус, в «Евангелии от Евреев», рассказ об Искушении (кто, в самом деле, кроме Него, мог бы это знать и рассказать?).

      Судя по тому, что слово это внятно если не сердцу, то хоть уху человеческому, только на родном языке Иисуса, арамейском, потому что только в нем слово Rucha, «Дух», не мужского рода, как по-латыни, и не среднего, как по-гречески, а женского, Аграф этот один из древнейших и подлиннейших, арамейских logia. Но что с ним делать, мы не знаем, хотя он и касается основного христианского догмата – опыта – Троицы. Мы не знаем, но, может быть, знают старые старушки и маленькие дети, просто молящиеся Матери,

      Теплой Заступнице мира холодного.

      Сын говорит всегда об Отце, и только здесь – о Матери. «Семя Жены сотрет главу Змия», – это Первоевангелие, Перворелигию всего человечества – религию Матери – Сын освящает, Новый Завет соединяет с Ветхим – только здесь; только здесь, вне Канона, как будто вне Церкви (но, может быть, Церковь шире, чем ей самой кажется), завершается догмат о Троице: Отец, Сын и Матерь Дух.[181]

      И новым светом, еще сильнейшим, озаряется главное прошение молитвы Господней – о Царстве: первое царство – Отца, второе – Сына, третье – Духа Матери.

      XIV

      Что такое голод, знает только тот, кто сам голодал; он и поймет, почему «нищие Божьи», эбиониты, молятся о хлебе не совсем так, как мы: не «хлеб наш насущный», а «хлеб наш завтрашний дай нам сегодня».[182] Может быть, оба слова одинаково подлинны: кто как может, тот так и молись. Первое, конечно, выше, небеснее; второе ниже, но зато и ближе к земле, милосерднее.

      Компасная стрелка христианства, в этом втором слове, чуть передвинулась, или только невидимо дрогнула, и весь климат в христианстве вдруг изменился, тоже передвинулся от полюса к экватору.

      Нищим, голодным, так лучше молиться, и этому научить их мог лишь Тот, Кто сам был нищ и голоден: «С алчущими алкал, с жаждущими жаждал».

      XV

      Ухом одним слушаешь Меня, а другое закрыл.

179

Joh. Weiss, Die Schriften des N. T. I, 450.

180

Origen., in Joh., II, 12, 6. – Henneke, II, 28. – Resch, 216. -Preuschen, 4–5.

181

Д. Мережковский, «Тайна Запада», II, ч. «Боги Атлантиды», религия Матери, et passim. – «Тайна Трех», passim.

182

Hieron., ad Matth., VI, 11. – Panem nostrum crastinum (id est futurum da nobis hodie). Это, по Иерониму, в Евангелии эбионитов, которое, кажется, смешивается у него с «Евангелием от Евреев». – Resch, 237. – Mahar по-арамейски значил «завтрашний», crastinum, – Wellhausen, Evang. Matth., 27. – Henneke, I, 29. – Klostermann, Mattheus, 56.