Наполеон. Дмитрий Мережковский

последним воплощением всемирности была не сама революция, не хаос, а его обуздатель, Наполеон.

      Дело всемирности есть главное и, можно сказать, единственное дело всей жизни его. Не поняв этого, ничего нельзя в ней понять. Все его дела, мысли, чувства идут от этого и к этому.

      «Жажда всемирного владычества заложена в природе его; можно ее видоизменить, задержать, но уничтожить нельзя»,– верно угадывает Меттерних. [96] И он же: «Мнение мое о тайных планах и замыслах Наполеона никогда не изменялось: его чудовищная цель всегда была и есть – порабощение всего континента под власть одного». [97]

      Почему же эта цель «чудовищна»? Почему Наполеоново всемирное владычество – «порабощение»? Потому что он «честолюбец», «властолюбец», каких мир не видал.

      Ставить Наполеону в вину любовь к власти все равно что ваятелю – любовь к мрамору или музыканту – любовь к звукам. Вопрос не в том, любит ли он власть, а в том, для чего он любит ее и что с нею делает.

      Властолюбие сильная страсть, но не самая сильная. Из всех человеческих страстей – сильнейшая, огненнейшая, раскаляющая душу трансцендентным огнем – страсть мысли; а из всех страстных мыслей самая страстная та, которая владела им – «последняя мука людей», неутолимейшая жажда их,– мысль о всемирности. Может быть, это уже не страсть, а что-то большее, для чего у нас нет слова, потому что вообще, как верно замечает госпожа де-Сталь, «личность Наполеона неопределима словами».

      «Я хотел всемирного владычества,– признается он сам,– и кто на моем месте не захотел бы его? Мир звал меня к власти. Государи и подданные сами устремлялись наперерыв под мой скипетр». [98]

      Он мог бы сказать о мире то же, что говорил о Франции: «Мир больше нуждался во мне, чем я в нем».

      Если это – «властолюбие», «честолюбие», то какого-то особого порядка, не нашего, и нашими словами, в самом деле, неопределимого. Он и сам хорошенько не знает, есть ли оно у него. «У меня нет честолюбия... а если даже есть, то такое естественное, врожденное, слитое с моим существом, что оно, текущее в моих жилах, как воздух, которым я дышу». [99] – «Мое честолюбие?.. О да, оно, может быть, величайшее и высочайшее, какое когда-либо существовало! Оно заключалось в том, чтобы утвердить и освятить наконец царство разума – полное проявление и совершенное торжество человеческих сил». [100]

      Царство разума – царство всемирное. Как же он к нему идет?

      «Одной из моих величайших мыслей было собирание, соединение народов, географически единых, но разъединенных, раздробленных революциями и политикой... Я хотел сделать из каждого одно национальное тело». [101] Это начало, а конец: соединение тел во всемирное – в «европейский союз народов, association européenne». [102]

      «Как было бы прекрасно в таком шествии народов вступить в потомство, в благословение веков! Только тогда, после такого первого упрощенья, можно бы отдаться прекрасной

96

Lacour-Gayet G. Napoléon. P. 440.

97

Taine H. A. Les origines de la France contemporaine. P. 124; Metternich. Mémoires, documents et écrits divers. P., 1880. T. 2. P. 304.

98

Las Cases E. Le mémorial... T. 2. P. 43.

99

Roederer P. L. Atour de Bonaparte. P. 174.

100

Las Cases E. Le mémorial... T. 2. P. 245.

101

Ibid. T. 4. P. 152.

102

Ibid. T. 3. P. 297.