Блуждающий. Мария Валерьева

приходилось каждый день решать однообразные упражнения, от которых очень хотелось побыстрее очистить желудок и мысли. Потом училась также в университете. Так и выучила – зубрежкой. А потом разъезжала там, сям, общалась. Вот и рецепт успеха.

      «Хм, университет, значит. Студентка? Нет, говорит же, что училась. Значит, выпустилась. Но она не выглядит на двадцать с хвостиком, максимум – восемнадцать. В чем здесь подвох? Что за вундеркинд?» – думал я.

      Если бы Тоня была одной из тех, кто к двенадцати годам заканчивают университеты, я бы точно знал ее лицо – моя мама всегда смотрела репортажи про одаренных детей и отчаянно печалилась, что я, ее сын, совсем не такой особенный, как те дети, способные в пять лет говорить на десяти языках, в десять окончить школу, а в пятнадцать уже сколотить состояние. Как бы неприятно ни было, приходилось слушать и смотреть новости с мамой. И пусть память на лица у меня не феноменальная, но Тонино я бы точно запомнил.

      – Смысл, говоришь, в зубрежке? – переспросил я.

      – В переедании зубрежкой, в тошнотворной зубрежке. Смысл в состоянии, когда надоедает зубрить. Находишь кучу замечательных способов учиться.

      – И какой же способ лучший?

      Она сдержанно оскалилась.

      – В неудержимом желании поскорее исчезнуть из этой дыры.

      – Из какой дыры?

      – Из какой? А ты никогда не оглядывался?

      Я посмотрел в окно словно в первый раз. Невидимый туман, окружавший дорогу, начал сгущаться. Поля с каждым мгновением исчезали, срастались с потонувшем в закатной мгле горизонтом.

      «И правда… Мрачно у нас как-то», – подумалось мне.

      Я вздрогнул от собственных же мыслей, мне так несвойственных. Никогда ведь так не считал. Да и тогда – вряд ли.

      – А ты что, универ уже закончила? – перевел я тему.

      – Как видишь, – как-то кисло ответила она и замолчала. И будто бы на этом уже хотела закончить. Не тут-то было.

      Я посмотрел на нее внимательно и, не заметив прежней злости, решил задать ей несколько вопросов.

      – Никогда бы не подумал. Ты слишком молодо выглядишь.

      – А если бы выпустилась, была бы близка к пенсии? – хмыкнула она почти даже весело. – Двадцать два это, по-твоему, старость?

      – Да не старость, но… Ты не выглядишь на двадцать два, честно.

      – На сколько же выгляжу?

      – Лет на восемнадцать. Как я после экзаменов, только получше… – усмехнулся я, вспоминая свой авитаминоз, обнаружившийся после выпускного. А потом так развеселился, так обрадовался победе над неразговорчивостью Тони, что воскликнул вдохновленно: – Да ладно тебе! Мне кажется, ты шутишь. Антонина Румянцева не может быть выпускницей универа!

      Улыбка с лица Тони исчезла, не успев заостриться.

      – Никогда не зови меня полным именем.

      – Почему? Я же просто…

      – Я говорила тебе, чтобы ты называл меня Тоней! Я не хочу слышать своего полного имени даже в шутку, даже в серьезном разговоре. Его нет! Прошу уважать мою просьбу. Не думаю, что это тебя как-то особенно затруднит, – выплюнула она и отвернулась.

      Я