Сон выдуманной собаки. Виктор Муравьев

мокрый асфальт, не понимая, что произошло.

      Голова звенела, как колокол, мысли разлетелись, и он видел только темнеющее небо, усыпанное яркими, но безразличными звёздами. Его тело дрожало, и разум, словно не в силах выдержать этот ужас, плавно погружался в сладкую темноту. Последнее, что он слышал, были приглушённые голоса росгвардейцев, обсуждавших, как поступить с этим безумцем, и холодные слова, эхом отдававшиеся в его ушах:

      – Похоже, это наш клиент.

      Сергей резко вдохнул, и острая боль пронзила грудь, словно кто-то сжигал лёгкие огнём. Воздух врывался в лёгкие тяжело, отрывисто, наполняя тело не силой, а новой порцией мучений. Он медленно открыл глаза, и перед ним предстала суровая реальность: тусклое освещение, серые стены с потрёпанными обоями, запах пота, сырости и чего-то неуловимо неприятного, но до боли знакомого – беспощадный и унылый обезьянник.

      Сергей лежал на полу, прихрамываясь от боли в груди и пытаясь собрать мысли. Стальная решётка перед ним терялась в полумраке, её краска давно облупилась, оставляя на ржавых прутьях следы чужих судеб. Вязкий холод пробирал до костей, как и понимание того, где он оказался. На деревянной лавке неподалёку громко сопел старый бомж, с морщинистым лицом и пропитыми глазами, которые жадно блестели даже в полутьме.

      – Ага, проснулся! – старик захихикал, обнажив редкие и почерневшие зубы, и наклонился ближе, словно к добыче. Сергей понял, что одной ноги в ботинке нет – словно с самого утра ему этого ещё не хватало.

      Бомж, приподнявшись, быстро стянул с него второй ботинок, принюхался, закрыв глаза, словно дегустировал редкий напиток.

      – О, заебца тапки! – объявил он, причмокивая, и с наслаждением вдохнул аромат ботинка, как будто это был глоток свободы, а не очередное, жалкое приобретение.

      Сергей пытался что-то сказать, но язык не слушался, пересохший рот не мог выдать ни звука, а рядом раздавался только хриплый хохот его соседа. Усталые серые глаза бомжа светились какой-то зловещей радостью.

      – Ты поспи, поспи, друг сердечный, – старик пробурчал, пряча добычу под замызганное пальто. – Пока ты там в себя приходишь, я уж здесь тебя и обую. Спишь-то ты крепко, прям с оттяжкой. Справедливо, чего уж там.

      Сергей привалился спиной к холодной стене, чувствуя, как боль в груди разливается тупым огнём, и мрачно посмотрел на стены камеры. Грязные разводы, ржавчина, тёмные пятна на полу – здесь всё казалось пропитанным тоской. Где-то дальше слышались крики, спор и унылые переговоры. За решёткой проходили стражи порядка, не обращая внимания ни на вопли из соседних камер, ни на самого Сергея.

      Вдали открылась тяжёлая металлическая дверь, и гул шагов, неторопливый и вязкий, раздался по коридору. На лице бомжа возникло выражение лёгкой тревоги, а затем он смиренно сел на лавку, сжав в руках свои драгоценные "новые тапки".

      – Начальничек, а начальничек, – старик начал ворчать на всякий случай, – я ж тихо, я ж культурно! Мы тут просто ночуем, да и всё…

      Сергей услышал шаги,