Тропа Шамаша. Александр Зозуля

Иван решил ответить на вызов лихача, вжав педаль газа до полика.

      Фонари на столбах, и без того мелькавшие с запрещенной скоростью, практически слились в непрерывный поток света. Справа и чуть впереди вынырнула из-за поворота местная дорожная достопримечательность – бронзовые фигурки трех медведей на постаменте. Лобычев невольно засмотрелся – обычные при дневном свете, ночью они заиграли таинственными электрическими бликами и будто ожили, гарантируя безопасность и добрый путь. Но в момент, когда, как показалось Ивану, старший из медведей помахал ему лапой в знак приветствия, машина вдруг дернулась и упрямо понеслась на обочину. Отказавшись повиноваться рулю и слегка припадая на правую сторону, уазик в следующее мгновенье левой фарой врезался в столб, от чего сделал кульбит, покувыркался еще с десяток метров, обнял мощный старый тополь и успокоился.

      Минуты шли, но лихой водитель все медлил покинуть неподвижный пятнистый металлолом. Удалому наезднику было уже безразлично, что его тело с проломленной о рулевую колонку грудной клеткой, разбитым черепом и смятым в фарш ливером тихо остывало в немыслимой для живого существа позе. Сознание майора, еще слегка окрашенное эмоциями и чувствами, уже стремилось к чему-то неизвестному, но наверняка неизмеримо большему, чем может охватить даже самый могучий человеческий интеллект. Оно улетало от бесполезного тела по тонкой паутинке луча вспыхнувшей на лиловом небе новой звезды, указавшей путь к другому, вечному бытию.

      Пустынное ночное шоссе лежало без признаков жизни, и некому было заметить аварию, попытаться помочь несчастному или хотя бы позвонить куда следует. Правда, вырулила откуда-то с проселка, но, даже не тормознув у разбитой военной машины, помчалась в город серебристая Тойота. И суждено было майору ВДВ Ивану Лобычеву, которого миновали чеченские пули, фугасы и вонючая отравленная водка, пролежать в разбитой зеленой жестянке до рассвета, пока дорога не оживет беспокойным рабочим движением…

      Через неделю после того дня, когда заботливый отец слишком торопился к своей дочери, его разом повзрослевший ребенок тихо поскуливал на плече у полковой телефонистки доброй тети Нины.

      Тоне сообщили о беде почти сразу, как опознали тело погибшего майора, когда она спокойно готовилась к математике – вступительной переэкзаменовке на экономический. Отсутствие этой ночью отца ее не беспокоило – служба есть служба. А может, и не в службе дело, так она уже взрослая, все понимает и не осуждает. Поэтому Тоня слегка удивилась, когда от уравнения тангенса ее нерешительно оторвал входной звонок, ведь отец всегда открывает дверь ключом.

      В квартиру зашли малознакомый ей офицер с медицинскими петличками и тетя Нина, которую Тоня хорошо знала. Грустная женщина сразу обняла Тоню и почему-то стала всхлипывать. Потом были какие-то полувнятные фразы, советы крепиться, обещания не оставить. А когда до нее дошло, что папы больше нет – сначала глубокий обморок, а затем, после спасительной нашатырки, громкая затяжная истерика.

      Затем выпали из жизни несколько суток, которые Тоня