Не шей ты мне, матушка, красный сарафан. Вера Евгеньевна Мосова

Он прижал её к себе и осторожно коснулся губами её волос, лба, щёк, а потом добрался до губ. Земля ушла из-под ног у Нюры, да что там земля! Она и ног своих не чуяла, только бешеный стук сердца в груди. Вот, оказывается, как оно бывает! Словно и нет тебя больше, тело стало совсем невесомым, две души слились в одну, и хочется только одного – не разнимать объятий, не отрывать губ, продлить эти сладкие мгновения как можно дольше. А в воздухе стоит дурман черёмухи, уж не от него ли голова идёт кругом?

      Уральский вечер тих и светел. В это время ночь совсем не успевает развернуться, после заката ещё долго светло. Лишь далеко за полночь слегка стемнеет, а там уже и опять светать начнёт. Влюблённые, обнявшись, сидят на завалинке и не могут наговориться. Из избы то и дело выходят парочки, шутят, смеются, поют. Но этот мир уже не существует для Нюры. Она сейчас живёт в своей любви и видит только Алёшу, слышит только его голос.

      – Люди говорят, просватали тебя уже, – с горечью произнёс её дружочек.

      – Да, отец слово дал. Только я этому совсем не рада. Зачем мне богатый жених, когда ты у меня есть, Алёшенька!?

      – И когда свадьба? – хмуро спросил Алексей.

      – Осенью. Отец сказывал, на Покров, – потупилась она.

      – Значит, у меня ещё есть время, – воодушевился он.

      – Да, есть, и я живу одной мыслью, что ещё немного на воле побуду.

      – Вот, возьми, – он протянул ей небольшой мешочек. – Это золотой песок. Схорони пока у себя. Я часть уже сдал в контору, а это оставил на всякий случай. До осени я ещё намою. Я не отступлюсь, дождусь своей удачи, чтоб не стыдно было к отцу твоему явиться.

      – Боюсь, милый, что отец от своего слова уже не отступит, к нему являться – только сердить его, – печально проговорила Нюра.

      – Я не позволю тебе стать чьей-то женой! Ты будешь только моей! – горячо воскликнул он. – Мы сбежим, исчезнем, затеряемся в тайге. …Если, конечно, ты согласна на такое.

      – Ой, не знаю, Алёшенька, страшно мне супротив тятеньки идти. Но и без тебя мне тоже жизни нет. Скоро надо ехать в гости к жениху-то, а мне так не хочется.

      – А хочешь, убежим прямо сейчас? – глаза его загорелись. – И ехать тебе никуда не придётся.

      – Не могу, милый, тогда всем от тятеньки достанется: и матушке за то, что отпустила нас гулять против отцовой воли, и Марусе за то, что со мной была, да не остановила. Они-то не виноваты.

      – Добрая ты у меня, совестливая. Ну, как можно тебя не любить?!

      И снова он осыпал её поцелуями. Незаметно пролетело времечко: они то говорили, то целовались, то снова говорили. Никогда ещё Нюра не была так счастлива, она и не знала прежде, как сладки могут быть поцелуи.

      Но вот из предрассветного тумана появилась Маруся со своим кавалером, и сёстры засобирались домой, не то, неровён час, тятенька вернётся, тогда греха не оберёшься. Маруся зашла в избу за рукоделием, а Нюра, дождавшись сестры, обняла на прощанье мила друга, и, не оборачиваясь, пошла. Душа её и пела,